Дипломатия

    Итак, я опять вольная птица. Однако я еще окончательно излечен от юношеского бреда не был и фразу из некролога, как выражался Миша, еще принимал за нечто серьезное. И поэтому я решился сделать еще одну попытку, которая, к счастью, кончилась ничем, более того - фарсом. Я решился поступить в Министерство иностранных дел, то есть стать дипломатом, что, сознаюсь, было уже совершенно непоследовательно. Ведь я хотел быть полезным моей родине, а какие же дипломаты… ну, да это завело бы нас слишком далеко, перейду прямо к делу. Министром иностранных дел в то время был канцлер князь Горчаков, тогда в апогее своей славы и своего тщеславия. Слава его, как известно, скоро потухла, о тщеславии и после его смерти продолжали говорить. Самосознание его было беспредельно и, благодаря этому, несмотря на его ум, он часто был смешон 89*. Был он особенно смешон, когда выставлять его таковым напоказ старался его племянник и секретарь барон Мейндорф. Этот Мейндорф был очень остроумный человек и имел твердо намеченную цель - вы никогда не отгадаете какую, - чтобы его всемогущий дядя и начальник прогнал его со службы. Дело в том, что, умирая, его мать, кажется сестра Горчакова, взяла с сына слово, что он от дяди никогда добровольно не уйдет - а это было его заветной мечтой.

    На обеде у красавицы Якунчиковой, за которой старый Горчаков приударял, не замечая, что роль селадона ему уже не к лицу, он обратился к Мейндорфу, уезжавшему в Париж (разговор, конечно, шел на французском языке), с вопросом, будет ли он там посещать дипломатические круги.

    - Как же, Ваша Светлость, там у меня много знакомых.

    - Ну, тогда скажите тем, которые обо мне спросят, что вы видели льва в своей берлоге и что он врагам России спуску не даст.

    - Слушаю, Ваша Светлость. Я им непременно передам, какое страшное животное этот лев.

    Другой раз князь желал сконфузить Мейндорфа и спросил его, сколько ему лет. Тот ответил.

    - Однако. Не быструю вы делаете карьеру. Мой сын Миша 91* моложе вас, а уже посланник.

    - Я сам виноват, Ваша Светлость. Я потратил много времени на образование - а он ни единого дня.

    Князь был очень богат и, как многие богачи, очень скуп, а потому постоянно совещался с разными банкирами - Штиглицем 92*, Френкелем и другими - о помещении своих капиталов.

    Мой дядя Александр Астафьевич Врангель, приятель Горчакова, узнав о моем намерении поступить в министерство, переговорил с князем, и тот изъявил согласие. И я с прошением в кармане отправился к нему.

    У Певческого моста, где жил князь, мне сказали, что Его Светлость сегодня не принимает, так как кого-то ждет, но что общий прием будет завтра. Я уже повернулся, чтобы уйти, когда меня остановили:

    - А позвольте узнать вашу фамилию.

    Я сказал.

    - Пожалуйте. Вас Его Светлость ожидает. Велено просить.

    - Меня? Нет ли тут ошибки?

    - Никак нет. Именно вас приказано принять.

    Молодец дядя, подумал я. Ловко устроил. О том, что я сейчас буду у князя, я ему сказал.

    Не успел я взойти в залу, как из кабинета, семеня ножками, мне навстречу выбежал князь в каком-то странном сюртуке и в ермолке и как вкопанный остановился:

    - Какая дерзость. Как вы посмели ворваться, когда нет приема?  - И, не ожидая ответа, повернулся и убежал.

    Я сконфузился и вышел.

    Оказалось, кто-то «ошибку давал» и Врангеля перепутал с Френкелем, банкиром, которого Горчаков ожидал.

    После этого пассажа я счел удобным более к канцлеру не соваться - и, нужно думать, хорошо сделал. Встречая меня, он всегда делал вид, что меня не узнает.