29 августа 1942 г.
Война продолжается. Бои идут в районе Прохладного, а были ещё ближе. Говорят, в Ново-Ивановке, а это километров за 25. Суматоха в станице. сейчас немного поутихла. По сообщениям из газет, которых я давно не видел, наши войска имеют успехи. На Калининском и Западном фронтах продвинулись на 40-60 км и заняли 6 городов и 600 населенных пунктов. В станице стоят части, много конницы, везде расставлены патрули, население вырубало лес на Тереке, теперь роют окопы. Бои в километрах 40, может, будут и здесь. Недели полторы спустя я видел воздушный бой. Своих и неприятельских самолетов различить нельзя было. Я видел, как один самолет ловким маневром догнал неприятеля с хвоста, летчик дал пулеметную очередь и самолет пошел вниз. Летчик выбросился с парашютом. Мне очень хотелось, чтобы сбитый самолет был немецким, но говорят, что это наш и еще два наших. О как мне не хочется в это верить…
Таковы героические будни этой великой войны.
Как мне стыдно и больно, что я все еще не участвую в ней. Сколько раз загоралось в моей груди благородное чувство любви к Родине, сколько раз блестели мои глаза, и громко билось сердце. Мне казалось, что немногие любят Родину, как я клялся себе, что когда придет время, я радостно пойду в огонь битвы на смерть за свободу ее. Я порой был согласен умереть, как умирали тысячи, честно, не для славы и известности. Такая смерть – вот это подлинное геройство и честно любящего Родину человека. Но мне иногда хотелось и громкой славы, своим подвигом, своей смертью ведь я бы заслужил еще. Были и мои скромные хотенья, чтобы народ вспомнил обо мне, как я вспоминаю многих сынов Родины и
Но вот подошло время, я слышу громы пушек, я вижу почти моих сверстников в форменной одежде, они воюют, они страдают, они показывают свою любовь делом. А я! А я! Тысячи раз повторяю две эти буквы. Я страдаю, я мучаюсь, я себя ругаю, я на судьбу негодую, которая, может быть, хочет меня увести от смерти! (За то ее благодарю).
Но как я буду, жить, не пройдя сквозь это горнило уничтожения, битвы за свободу Родины. Что будет говорить моя совесть, как я буду терзаться. Я совсем потеряю к себе уважение, и люди призреньем заклеймят меня, как клеймил бы я сам. Мои товарищи придут из битвы, а что же я? Из тесной вылезу норы? Не стыдно будет мне?
И мой старик – отец и то ведь в битве побывал. Ничтожны будут мои оправдания. Болезнь проклятая, сколько раз её я проклинал. Животное чувство тяготения матери, родни к детёнышу родному оставили меня. Я злюсь на себя? Судьба мною сыграла. О, стыд, если сыграет новую шутку.
Я думаю, придёт конец этой битвы. Героями возвратятся мои сверстники. И взоры нежных дев к ним оборотятся, они достойны будут счастья, чести, если только честно стране служили. А достоин ли буду я счастья, славы, культурной, радостной жизни, если я не пережил тех мук и той угрозы смерти, которые пережили многие. Достоин ли я буду любви Прекрасной, как мечта.
Но к делу! Вперёд! Я должен пойти в военкомат, стансовет, но не сидеть дома. И помогать сейчас, что можно. Рыть окопы. Потом надо найти папу и как-нибудь устроиться в военное училище. Надо же вступить в сою колею. Я буду управлять людьми. А там в бой, и, может быть, на подвиг. На подвиг!
Проклятая болезнь, как страшно, если я от неё умру зазря. Мне хочется жить, но мне хочется жертвы на пользу Родине. Пускай хотя возьмут, я умру простым солдатом, как умирали на Бородинском поле. Это тоже прекрасно. Я буду участником окончательных побед, но мне жалко, что я не был в трудные ужасные минуты. Окопы – ничтожное успокоение. Вперёд к борьбе! Вперёд к жизни!
