авторів

1427
 

події

194062
Реєстрація Забули пароль?
Мемуарист » Авторы » Boris_Rodoman » Моё происхождение - 2

Моё происхождение - 2

02.05.1931
Москва, Московская, Россия

2. Отцовская линия

 

Отец мой и его предки рождались в результате «целого ряда» изнасилований польскими «панами» своих служанок. Собственно говоря, это были и не изнасилования, а «законное» употребление господами подвластных девушек  по их прямому назначению. Так появился на свет не только мой отец (22.02.1887 н.ст. -- 4.05.1957), но и его мать, Анна Антоновна Осташевская (1871 – 1963). Она родилась в Восточной Галиции (в Австро-Венгрии), а моего отца родила на территории Российской империи, где-то на границе Волыни и Подолии. Фамилия моего польского деда была Крулевский, а имени его я не знаю, потому что мой отец, как незаконнорождённый (байстрюк) не носил (никогда или впоследствии) его отчества.

        Когда моему будущему отцу было три года, его послали в аптеку за каким-то лекарством, а он на обратном пути упал, разбил пузырёк и так страшно порезал руку, что шрам остался на всю жизнь. Своего «биологического» отца, пана Крулевского, мой папа запомнил в своём шестилетнем возрасте и только мёртвым, когда их допустили к смертному одру; его почему-то поразили ноги покойника.

        Итак, в детстве мой отец был настоящим поляком, и звался не Борис, а Бронислав, и родной язык у него был польский, и крещён он был, естественно, как католик. На каком языке он учился в школе, я уже не помню.  Однако я хорошо помню отрывки некоторых польских стихов и песен, которые он напевал. В них были такие слова: «Co to za ch;opiec, p;kny i m;ody, / Co to za bo;a krasа» и «Id; brzegami…». [«Проза.ру» польские буквы не допускает. Попробую передать русскими: "Цо то за хлопец, пенкны и млоды, / Цо то за божа краса" и "Идон бжегами"]. Кроме того, уже будучи пожилым, мой папа, надевая вставные зубы, говорил: «Зембы мои, зембы! Если б не вы, была б дупа з дембы!». Он знал и стихи А. Мицкевича, но более всего любил его вольный перевод – балладу А.С. Пушкина «Будрыс и его сыновья»:  «Нет, отец мой; полячка младая!». И у моей мамы, и у её подруг (отчасти с её подачи) господствовало убеждение, что поляки – самые галантные мужчины и искусные в интимных делах, а польские девушки – самые красивые.

        Оказавшись в России, молодая (не старше 24 лет)  Анна Осташевская с незаконнорождённым сыном вышла замуж за белоруса Иосифа Ивановича Родомана и поселилась с ним в Конотопе (ныне Сумской области),  где он работал столяром в паровозном депо. Почему он женился на бедной девушке с ребёнком, какие обстоятельства вынудили его это сделать?  Насколько мне известно, он не был старым вдовцом с детьми, а она – выдающейся красавицей. На этот счёт нет никаких предположений и семейных преданий. На фотографии дед выглядит совершенно стандартно – с бородой, сидит в окружении стоящих женщин и детей, как было принято в ту эпоху.

        Аня называла своего мужа Юзефом (Юзей), а сына – Броней. Она родила ещё немало детей, из которых две девочки умерли в младенчестве, а две дочери, Леонида и Елена, и сын Анатолий, успешно взрослели в ХХ веке и были мне хорошо знакомы. После усыновления моему отцу условно приписали место рождения отчима  – местечко Снов Новогрудской волости Барановичского уезда и  принадлежность к  крестьянскому сословию.

        Фамилия «Родоман» в разных странах и в разное время писалась по-разному. В Белоруссии это Радаман (см. «Книгу памяти белорусского народа»), в Черногории и Сербии – Радоман (сам видел на кладбище). И в театральных афишах мой отец иногда значился как Радаман. Но следует помнить, что все однофамильцы не являются моими даже отдалёнными биологическими родственниками, поскольку мой отец получил эту фамилию от отчима.

        Однажды летом Иосиф Родоман привёз своего пасынка в родную Белоруссию, т.е. в Новогрудскую волость – в самое сердце бывшего Великого княжества Литовского. Там мой отец познакомился со своими новоприобретёнными  крестьянскими «предками». Из них двое были старше ста лет. Они лежали на печи, носили колтун. Они никогда не видели железной дороге и при рассказе о паровозах крестились в ужасе: «Зварьяциць можно!» («С ума сойти!»). Мой будущий отец ходил в деревне босиком в одной рубашке без штанов и одно время работал подпаском (помощником пастуха). Он, по преданию, даже пас свиней!  

        (О том, что свиней раньше пасли, я впервые прочитал в  английской балладе «Король и пастух» в переводе С.Я. Маршака. А в бывшем местечке Снов ныне находится крупнейший в мире свинокомплекс, и возглавляет его мой однофамилец, дальний родственник папиного отчима, Николай Вячеславович Радоман – главный мясник Белоруссии и депутат её парламента).

        Все дети Иосифа Ивановича Родомана, включая и моего отца, пошли по железнодорожной колее. Мой будущий отец стал железнодорожным телеграфистом, его брат Анатолий – преподавателем геодезии в Конотопском железнодорожном техникуме, его жена Клара Максимовна, полька, бывшая медсестра германской (кайзеровской) армии, преподавала там же немецкий язык; мужья папиных сестёр тоже были железнодорожниками. И сам я безумно люблю железную дорогу, ненавижу автомобили, а на лыжах хожу потому, что лыжня напоминает рельсовую колею. Для меня рельсы – символ порядка и рациональности, а также гарантия охраны природы.

        Чтобы стать российским государственным служащим, моему отцу, рождённому католиком,  пришлось сменить вероисповедание. Его крестили в православие не где-нибудь, а в киевском Софийском соборе! Раздеваться не пришлось, поп слегка побрызгал его водичкой. Пустая формальность, более лёгкая, чем в «советское» время вступление в комсомол для поступления в вуз (надо было получать рекомендацию от комсомольского собрания). Отец мой тоже был смолоду атеистом, но не таким  воинственным и глумливым, как моя мать. Одна лишь бабушка Анна Антоновна сохранила верность религии и, оставаясь католичкой, до самой смерти читала Библию на польском языке.

        Окончив какое-то училище и став железнодорожным телеграфистом, бывший Бронислав, а ныне Борис Родоман стал быстро продвигаться по службе, но не вверх, а по горизонтали – по железнодорожной линии. Первым местом работы  у него был Хутор Михайловский, вторым – Навля, а третьим (или четвёртым – после Брянска) уже станция Москва-Вторая (ныне Москва-Сортировочная) Киевского  направления.

        Отец усердно занимался самообразованием, собирал библиотеку, учился в бесплатном Народном университете А.Л. Шанявского (впоследствии в его здании помещались ВПШ и РГГУ), не дававшем никаких дипломов и привилегий. И мой папа  в своё время был подвержен всем модным «теориям», таким, как новые методы изучения иностранных языков, йога, вегетарианство, раздельное и бутербродное питание, а лечебным голоданием чуть не довёл себя до смерти и необратимо испортил желудок. Зато я с детства узнал обо всём этом по книгам и рассказам отца и сам не увлекался подобной ерундой.

       Мой отец немного участвовал в революции – не Октябрьской, а Февральской, простоял несколько минут с ружьём где-то около Красной площади, а также был избран депутатом ВИКЖеля. Там он оказался во фракции, поддержавшей большевиков. Раскол профсоюза  железнодорожников не случаен. «Советская» власть аннулировала пенсии царской России, поэтому служащие в возрасте не могли с нею примириться, а молодым было наплевать, как и в наши дни.

        В годы Гражданской войны и разрухи моему папе пришлось стать на некоторое время мешочником. Сидя на котле паровоза и обнимая его трубу, он привёз с Украины в Москву два мешка муки и обменял их на красивый мебельный гарнитур у умиравшей от голода старой дворянки. С роскошными резными креслами, на которых прошла большая часть моей жизни, я окончательно расстался только в 2000 г., а массивный овальный стол служит нам до сих пор. На нём стоял гроб моей матери в 1983 г., а с 1985 г. им пользуется моя вторая жена и теперь держит на нём компьютер.

        Из телеграфиста мой отец превратился в актёра благодаря художественной самодеятельности, а окончательно перейти в профессиональный театр ему помогла некая Надежда Константиновна Крупская  (1869 – 1939), жена Владимира Ильича Ульянова и известная деятельница Наркомпроса. Записка от неё затерялась в моём архиве и вместе с ним будет выброшена на свалку.

        Примерно в 1918 или 1919 г. мой 31 – 32-летний отец женился (впервые) на юной Наденьке, дочери настоящего замоскворецкого купца. Они венчались в церкви. Детей у них не было, а она, по-видимому, вскоре умерла.

        В момент знакомства с моей будущей матерью, Александрой Ткачёвой, отец мой ещё считался «гражданским мужем» Нины Ильиничны Крымовой (1902 – 1983), переводчицы со скандинавских языков, которая надолго уехала в Норвегию в качестве секретарши при Александре Михайловне Коллонтай (1872 – 1952).

        В заключение данного раздела вернусь к отцовским конотопским родственникам. В 1941 г. мой дядя Анатолий Родоман поступил на службу немецким оккупантам и с ними, а также со своей семьёй, эвакуировался при отступлении немцев на Запад. Куда делись дядя и его жена, мы не ведали (я только в 2012 г. узнал, что дядя в конце концов поселился в США; см. мой рассказ «Конотопский дядя» на «Проза.ру»), а бабушка Анна Антоновна осела на своей родине, в посёлке Волковинцы Станиславской (ныне Ивано-Франковской) области, где и скончалась в 1963 г. в возрасте 92 лет, пережив своего старшего сына (моего отца) на шесть лет. Тетки Леонида и Елена закончили свою жизнь в глубокой старости и нищете, а сын одной из них, мой последний двоюродный брат со стороны отца, спился.

Дата публікації 06.06.2022 в 12:14

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Юридична інформація
Умови розміщення реклами
Ми в соцмережах: