{44} Миллионеры на моем пути[i]
Краснокожие индейцы в перьях.
Короли.
И миллионеры.
О них знаешь только по книгам,
Фенимор Купер, Следопыт и Чингачгук.
Нюсенжены, Саккары и [Каупервуды] Бальзака, Золя и Драйзера.
В краснокожих играл.
Царя в детстве видел.
Королей не встречал никогда.
О миллионерах знал только понаслышке.
Бэкер-стрит, мадам Тюссо (кабинет восковых фигур, начавший свою историю с момента, когда мосье Тюссо привез в Лондон два восковых изображения отрубленных голов Людовика XVI и Марии Антуанетты[ii]).
Скажем прямо — короля я все-таки увидел, хотя и мимолетным профилем в черной закрытой машине вечером по пути в театр.
Ровно настолько, чтобы живьем проверить его сходство с Николаем II, которого видел подробнее и дважды.
Один раз в Риге.
И другой раз при открытии памятника Александру III.
Пресловутый «Комод, на комоде — бегемот, на бегемоте — обормот» Паоло Трубецкого («Отец и дед мой казнены» Бедного и «многие желали бы видеть этот гранитный пьедестал подножием гильотины, но я этого не допущу» Керенского[iii] или а peu prиs).
Смотрел на царя из углового окна на Фонтанке. (Недавно видел окно, заложенное кирпичами с амбразурами, глядевшими {45} на еще отсутствовавших клодтовских коней[iv] — воспоминание о днях блокады Ленинграда.)
В те годы — это одно из окон «поставщика двора его величества» портного Китаева.
С девичьих времен маменька шьет у него платья и костюмы, и в этот «торжественный» день Китаев любезно раскрывает свои окна своей особенно преданной clientиle d’йlite.
Здесь проход по Невскому его императорского величества дополняется чаем и птифурами.
Почему-то чай и птифуры непременно сопутствуют прохождениям торжественных процессий, связанных с коронованными особами.
Очень хорошо в «Кавалькаде» Ноэля Коуарда сделана сценка, где за дракой из-за пирожных дети забывают выйти на балкон, чтобы посмотреть на процессию, в которой участвует и увенчанный орденами папа.
Между птифурами (этими как бы «четвертованными» нормальными пирожными) Китаев раздает дополнительные деликатесы: перлы из интимной жизни царей.
Помню рассказ о том, как императрица (Мария Федоровна) однажды привезла сюртук Александра III «перешить в амазонку».
Облачения царя-гиганта хватило бы на это (кто видел его кушетку в Гатчинском дворце!).
Но Китаев, конечно, «заменил сюртук сукном», а сюртук хранит как реликвию.
Рассказы, чай и птифуры не мешают разглядеть маловпечатляющую худенькую фигурку полковника в хаки — носителя царских регалий и чина, застенчиво правой рукой играющего застежками левой перчатки.
А в остальном так хорошо известного по картине Серова[v].
Серов здесь вспоминается потому, что один из моих приятелей — Шурик Верховский — в дни революции видел этот портрет, проколотый решеткой Зимнего дворца, на которой он болтался вверх ногами.
Под подбородком Екатерины II (что против былой Александринки), как и под бородой Александра III на Знаменской площади, в эти же [дни] болтались бутылки из-под водки. В руках красные флажки.
{46} Невский оглашался выкриками: «Правда о царице Сашке и распутнике Гришке»[vi], «Акафист царю Николаю» и т. д. и т. д.
Я лихорадочно скупал все, что могло попасться под руку в этом роде.
Представление о революции у меня было сплетено с самыми романтическими страницами Великой французской [революции] и Парижской коммуны.
Памфлеты! Боже мой! Как же без них.
И по совести скажу: гильотины на Знаменской площади на месте творения Паоло Трубецкого мне очень не хватало для полноты картины.
Как случилось, что мальчик из «хорошей семьи» с папенькой — оплотом самодержавия — вдруг мог…
[i] Автограф не датирован. По типу бумаги и способу записи (синий карандаш) относится к самым ранним (первые числа мая 1946‑го). Начиная работу над главой, Э., видимо, намеревался не только продолжить текст 1943 г. об Отто Х. Кане, но и включить в мемуары историю знакомства с французским «королем жемчуга» Леонардом Розенталем (она была изложена еще в 1939 г. очерком «Визиты к миллионерам»), а также рассказ о встрече с «королем бритв» Джиллетом, о чем упоминается в предисловии. Видимо, поэтому глава о миллионерах начинается с воспоминаний о встречах с настоящими монархами. Сохранился набросок текста о «королях» еще одного рода — комиках Рижского Немецкого театра, названных «королями смеха». Однако поток воспоминаний привел автора к совсем другой теме — к его ранним представлениям о революции. В конце автографа, после намеренно оборванной фразы, записан план, соответствующий главе «Елка».
[ii] Возможно, этот абзац, как и упоминание выше персонажей «Человеческой комедии» Бальзака, эпопеи о Ругон-Маккарах Золя и трилогии Драйзера «Финансист», «Титан», «Стоик», является лишь обозначением темы, которую Э. намеревался развить подробнее.
[iii] В начале абзаца Э. вспоминает популярную в начале века «загадку»-анекдот о памятнике императору Александру III в Петербурге, которому скульптор Паоло Трубецкой придал чрезмерную грузность и неподвижность. Далее неточно цитируется первая строка из эпиграммы поэта Демьяна Бедного на этот памятник — «Пугало»: «Мой сын и мой отец при жизни казнены» (сын — {384} Николай II, отец — Александр II). Выступление главы Временного правительства А. Ф. Керенского в 1917 г. упоминается также ниже, в главе «Незамеченная дата».
[iv] Имеются в виду четыре скульптурные группы на Аничковом мосту через реку Фонтанка — «Укротители коней» (автор — барон Петр Клодт), которые во время блокады Ленинграда в 1941 – 1944 гг. были для сохранности сняты с пьедесталов.
[v] Речь идет, по всей видимости, об известном портрете Николая II «в тужурке», написанном В. А. Серовым в 1900 г.
[vi] Имеются в виду императрица Александра Федоровна и Григорий Распутин, влияние которого при царском дворе породило в народе слухи о любовной связи этого «чудотворца» с императрицей.
