21 августа 71. Забавно: в среду я ездила к Самойлову, который просил Дневники[1]. А. Н. торопился на футбол, я была там всего час. Самойлов предупредил, что будет читать не спеша, я не торопила. Обещал в пятницу приехать почитать мне стихи: «но конечно ваше я в то время едва начну». И вот явился с женой и сразу: «Мы оба прочли всё. Это замечательная проза. Мы проглотили ее, а теперь будем потихоньку пить, глоток за глотком».
И всякие слова.
Самойлов читал новую поэму[2] и стихи. Стихи я почему-то плохо улавливала; некоторые хороши. Поэма совершенно нова, самостоятельна, причудлива, зла. В очень неказистом виде, злобно представлен Межиров. Я насчет изображения в «Поэме» не спорила, но потом, за ужином, сказала несколько слов о том, что он поэт замечательный, о его книге. Самойлов вяло согласился, но говорил о нем, как о мелком лгуне, духовном преступнике, ставленнике Кожинова[3]. Я все переводила на поэта, от которого не могу отступиться. У меня в ушах страстный и напряженный голос:
Длится этот, без прикосновений,
Умопомрачительный роман![4]
Грустно: между ними чувствуется застарелая, давно накопившаяся злость.