3 октября 68, четверг. Вчера Эмме Григорьевне позвонил из Ленинграда Друян:
«Книги Ахматовой не будет. Она вычеркнута без рассмотрения».
Предложил нам троим написать требования на 100 %.
Какая инстанция совершила этот подвиг? Ленинградский Обком, доблестный тов. Толстиков?[1] Москва – Комитет по печати? Кто?
АА говорила: «Со мной бывает только так. Никогда иначе. Ведь это я, моя биография».
14 октября 68. Какой подарок – поведение подсудимых на суде! Они имеют право повторить герценовские слова: «Мы спасли честь имени русского и за это пострадали от рабского большинства»[2].
28 октября 68, понедельник. Сегодня месяц, что я из больницы.
Дошли подробности ленинградского разбоя.
Уволен из Библиотеки Поэта (то-то рад Лесючевский!) – Орлов, И. В. Исакович и какая-то еще женщина на Бух. Увольняли их с треском и громом – предательствовал наш друг по делу Бродского, Толстиков. Какой-то болван за границей, мемуарист, написал где-то, что Гумилев был английским шпионом. Это – собачья чушь, потому что Гумилев – офицер, патриот, мог быть кем угодно, кроме шпиона. Но этой чуши пожелали поверить. А в книге, составленной Эткиндом – «Русские поэты-переводчики» – дан Гумилев, и в книге, составленной Орловым – «Поэзия ХХ века» – тоже есть Гумилев. Это названо идеологической диверсией; кроме того, Эткинд в предисловии написал правду, т. е. что наша переводческая школа сильна, потому что поэты не имели возможности писать свое и вынуждены были переводить. Это тоже диверсия. Эткинда собираются выгнать из Института Герцена и может быть даже лишить профессорского звания (слухи), хотя книга с выдирками выйдет. (Переводы Гумилева заменяются Маршаком и Лозинским).
Была подготовлена более мягкая резолюция: с выговорами, но Толстиков предложил увольнять.
С докладом о Библиотеке Поэта выступил известный ленинградский прохвост Выходцев[3]. Орлов искажал представление о советской поэзии, печатая Мандельштама, Цветаеву, Заболоцкого…
Словом мы снова погрузились во мрак средневековья.
Свободное копирование
