6 июля 68. Забыла написать очень важное: накануне болезни – письмо от Друяна – они сняли:
«За такую скоморошину» (пусть)
Три строки из «Поэмы» – пытки и пр. – (Ладно)
Кусок из «Эпилога» – «Мой двойник на допрос идет» – этого я допустить не могу. А как не допустить?
Сняли эпиграф из Бродского. Тоже не дам.
Я написала Друяну протест, просила вступиться Жирмунского. Ответа нет.
Я не знаю, просить ли вступиться Суркова, Леву? Сейчас или потом? Ничего не знаю и нет сил об этом думать.
13 июля 1968. В ответ на мое письмо-протест против изъятия строк «Поэмы» и «Эпиграфа» из Бродского – Друян прислал совершенно казенное письмо, очень наглое. Ну я ответила так нагло (и спустя рукава), что они наверно расторгнут со мной договор.
(На Друяне сказывается полученный выговор.)
От Жирмунского письмо. Вот это человек! Заступился в издательстве за эпиграф из Бродского – очень энергично – будет продолжать бороться.
Советует, чтобы К. И. тоже написал в издательство. Дед обещает.
15 июля 1968. Читаю «Дар» Набокова. Этакий русский прустианец. Талант, талант, но до чего же противный человек – нечеловечный. Разоблачает Чернышевского. Я терпеть не могу Николая Гавриловича, но Набоков просто не понимает и не знает ни его, ни эпохи. Чернышевский писал нудно; а Герцен был гений – но и о нем Набоков пишет пренебрежительно. Судить Николая Гавриловича как литератора глупо; он был плох; а явление, деятель, человек необыкновенный. Добролюбов и особенно Писарев были несомненно талантливы (хотя и писали вздор). «Шестидесятники не понимали в искусстве» Верно. Не понимали. А кто и когда понимал?
Тут же какие-то укусы Герцену – совсем дурацкие и невежественные.
30 июля 1968. Наши пытаются причинить зло Чехословакии. Это не удается и не удастся: напротив, там рождается великое благо единения, подъема. Но вред, причиняемый нашему народу – огромен и непрощаем: опять простые души, наивные души, невинные души верят лжи. Вторят лжи. Соучаствуют во лжи – невинно.
Свободное копирование
