24/XII 66 . Тут был Толя. Я ему читала свой Дневник. Он поразительно умен, тонок – понимаю, почему им так дорожила АА. Суд будет. Сурков послал Толю в ЦГАЛИ посмотреть, в каком виде тетради. И. Н. не велела его туда пускать – и его не пустили… Она клевещет на него всюду и по-всякому. ЦГАЛИ и Библиотека Салтыкова-Щедрина явно подкуплены Ириной Николаевной. Вся ее цель – деньги, а деньги могут давать все, кроме Пушкинского дома, куда архив пожертвован Львом Николаевичем [Гумилевым] бесплатно. Покупает же она ЦГАЛИ (Волкову) и Библиотеку Салтыкова-Щедрина (Мыльникова) по-видимому тем, что, беря за часть архива деньги, другое отдает «на хранение» – с намеком, что после отдаст совсем. А Мыльникова может быть подкупает и автографами, ибо он уж очень уголовно поступает: когда – всё Толей, Мишей, Жирмунским, Измайловым[1] было собрано для Пушкинского Дома и оставлено на ночь – утром оно все оказалось у Салтыкова-Щедрина…
Более всего меня мучает и заботит Толя. АА за него все время боялась; она говорила: «дело Бродского № 2». Неизвестно, какие силы теперь пустит в ход Ирина Николаевна.
Добряк Лев Зиновьевич вчера, когда она позвонила ему из Ленинграда, отказался с ней говорить.
Продолжаю получать восторженные письма о письме Шолохову.
В Союзе на партсобрании Сутырин[2] огласил мое письмо. Слушали хорошо. Потом кто-то спросил, что собирается предпринять секретариат. Сутырин ответил: «Пригласить т. Чуковскую и по-товарищески с ней поговорить». Тогда раздался крик известного стукача Н. Громова: «Я член Союза и не хочу, чтобы от моего имени с Чуковской говорили по-товарищески».
Свободное копирование
