Глава 6. Взад-вперед
Каждый раз, обедая с Ашером Пирсом, я скатывался на второе место. Ашер - один из наиболее неординарных отцовых друзей, первый торговец лесом в северном Онтарио. Когда мне было семнадцать, мы как-то рыбачили с ним там, на Мартин ривер. Это была замечательная поездка. По дороге туда отец дал мне порулить нашим семейным "Франклином" с воздушным охлаждением. На реке мы прекрасно провели время: преодолевали пороги, плыли против течения, наловили много щук, из которых наш хозяин приготовил густую уху. Наработавшись, я проголодался и начал есть изо всех сил, ожидая, как обычно, съесть больше остальных. Однако, Ашер Пирс оказался достойным конкурентом. На моих изумленных глазах он медленно поглотил двенадцать больших картофелин.
Двумя годами позже, летом 1932 года, прожив год в Израиле, я получил неожиданное приглашение. Мистер и миссис Ашер Пирс остановились в иерусалимском отеле «Царь Давид» и звали меня на обед. С радостью приняв приглашение, я был обеспокоен лишь отсутствием подходящей для такой торжественной обстановки одежды. Предвкушая встречу, я отправился в Иерусалим, еще не зная, что меня ожидает.
За обедом, пока я осваивался с ослепительно белой скатертью, столовым серебром и звучанием оркестра, пригласивший приступил к делу и начал уговаривать меня вернуться вместе с ним в Канаду. Он был и красноречив, и настойчив, я с трудом сопротивлялся. Еще более осложнял сопротивление его значительный вклад в колонизацию Палестины. Им основаны Ган-Хаим и «мой», названный в его честь, Тель-Ашер. Я сопротивлялся изо всех сил, но возражения просто не принимались. Это продолжалось до тех пор, пока мои силы не иссякли, и настойчивый собеседник не вытянул из меня согласие. Я думаю даже, что он снова ухитрился съесть больше меня.
Атака, конечно, не была совсем уж неподготовленной. Это было лишь продолжением кампании моих родителей уговорить блудного сына вернуться домой. Узнав о поездке Пирсов в Палестину, папа воспользовался возможностью и попросил старого друга привезти меня обратно. Это был умный ход: за едой Ашера Пирса трудно было переспорить. Зная о странностях, происходивших с моими деньгами на обратный билет, он настоял на том, что сам купит билет и лично посадит меня на корабль.
Я вернулся в Торонто после годового отсутствия заметно изменившимся. Уезжал рыхлым, избалованным мальчиком, а вернулся крепким молодым мужчиной, повидавшим мир. Я работал голыми руками, переносил тяготы и трудности, каких не видывал раньше. Я пустил корни в незнакомой земле и успешно выиграл войну за выживание, в которой иногда требовалось в буквальном смысле биться за собственную жизнь.
После столь долгой разлуки я был счастлив снова увидеться с семьей, стать центром внимания, ощутить глубокий интерес к моим приключениям. Я оказался самым большим знатоком Палестины. Все с большим вниманием слушали мои рассказы, неподдельно интересовались жизнью еврейских поселений. Но в то же время ощущалось какое-то недопонимание, чувствовались непреодолимые расхождения взглядов. При всем интересе к Палестине, она не рассматривалась как земля лично моей семьи и друзей. Для них эта поездка была замечательным приключением, их потрясали мои рассказы. Вероятно, они гордились моей романтической миссией пионера и охранника в далекой Палестине. Вот и все. Палестина - всего лишь захватывающий эпизод, ничего больше. Они не могли понять моей привязанности к этой стране, а намерение вернуться туда встречало полное непонимание.
Это была и позиция моей матери, что более всего удивляло и ставило меня в тупик. Как я уже говорил, мама была привязана душой и сердцем к Палестине. Кроме того, что там жили многие ее родственники, она большую часть жизни посвящала организации помощи поселенцам. Все, происходящее там, интересовало ее. Если был когда-либо полностью убежденный и преданный сионист, то это была моя мама. И еще, когда я уехал жить в Палестину, прилагая все усилия, чтобы пустить там корни, мама и папа, видные сионисты, делали все возможное, чтобы вернуть меня в Канаду. Позже, когда бы я ни собирался уехать в Палестину, я всегда сталкивался с противодействием родителей, причем мама возражала не меньше папы. Я не мог этого понять.
Возможно, надо было как-то изменить сущность ее собственных сионистских убеждений. Видимо, ее сионизм был не более, чем филантропией, частью активной заботы о несчастных евреях, пожертвованием на еврейское национальное убежище для бездомных, тогда как она не будучи ни гонимой, ни бездомной, не чувствовала себя обязанной поселиться в Палестине.
Но тогда обязан ли сионист переезжать в Палестину? Испытывая глубочайшее уважение к Давиду Бен-Гуриону и его вкладу во благо еврейского народа, я думаю, что он ошибся, отрицая роль сионизма диаспоры, считая, что сионисты обязаны ехать в Израиль. Основание Израиля и, как показала история, его существование, были бы невозможны без активной поддержки и одобрения сионистов диаспоры. Если принять взгляды Бен-Гуриона, то сионистские активисты и спонсоры, вроде моей мамы, стали бы исчезающим видом. К счастью, данная теория не нашла поддержки в еврейских общинах вне Израиля, в результате чего и по сию пору бесчисленные тысячи евреев диаспоры посвящают свое время, энергию, энтузиазм делу сионизма.
