Сергей Тучков. Записки - 50

   Ночь была так темна, что в трех шагах нельзя было различить даже цвета одежды; это немало послужило к моему спасению, ибо встречал я на улицах толпы русских и поляков, сражающихся меж собою. Я скакал во весь дух, имея в руках обнаженную саблю и кричал по-польски, чтоб давали мне дорогу. По мере приближения моего к выезду из предместия улицы становились пусты, так что напоследок никого уже я не встречал на оных. Но, доехав до рогатки, нашел оную закинутою, и польский часовой окликал меня на своем языке. Я отозвался по-польски, но когда начал он спрашивать у меня пароль и лозунг, тогда, не зная, что отвечать, повернулся я назад. А часовой закричал: "К ружью!", между тем сам приложился, но ружье его осеклось, и я успел скрыться в один пустой переулок. Тут имел я время несколько подумать и предложить гусару моему ломать вместе плетневые заборы огородов, на которых по раннему весеннему времени не мог никто находиться. Итак, принялись мы за сию работу с должной осторожностью; проводя лошадей своих в поводах, выбрались мы таким образом из предместия и прибыли в парк. Там при тринадцати пушках полевой артиллерии (ибо две были взяты вместе с гауптвахтой) и шести полковых малого калибра нашел я только 6 человек бомбардир и 16 человек пехоты при одном офицере и барабанщике. Я велел тотчас зарядить пушки ядрами и картечью чрез орудие. Всех шестнадцать человек пехоты поставил я часовыми, расположа вдоль по трем дорогам, ведущим к городу, в довольном расстоянии один от другого. Я приказал самым дальним часовым, на трех дорогах стоящим, приближающихся к нам людей окликать по-русски. Если откроют своих, то указывать дорогу в парк, а если приметит который-либо из них поляков, то сделать выстрел, по которому все прочие часовые должны бежать к пушкам. Барабанщику же приказал бить сбор с расстоновкою для слушания в тишине приближающихся к нам людей.

   Прежде всех явился часовым мой поручик с 25 бомбардирами, одним барабанщиком и с моими слугами. Потом прибыли еще два моих офицера с 60 человеками и вслед за ними 60 человек храбрых егерей, все с неприятельскими ружьями. Их было в городе 120 человек и они отчаянно пробивались на штыках сквозь ворота, занятые неприятелем, имевшим с собою небольшую пушку. Сорок человек и два офицера погибли, а прочие при одном офицере, изломав свои штыки и приклады, хватали ружья от убитых ими неприятелей и с оными вышли. Тридцать донских казаков в то же время присоединились к нам и прибыли ко мне. Поставленные мною часовые еще стояли на своих местах. Едва было один из них не выстрелил, издали приметив приближающуюся большую колонну, если б отделившийся вперед офицер его не удержал. Это был майор Глазенап, вышедший из Вильны с двумя ротами Псковского пехотного полка, успев захватить знамена своего Нарвского полка. Столь сильная помощь весьма меня обрадовала. Только беспокоился я, что нет фельдфебеля моего с целыми тремя капральствами моей роты и лучшими людьми. Хотя число барабанщиков у меня значительно увеличилось и все они били сбор по моему приказанию, но в промежутках, по нескольку минут продолжающихся, сохранялась у нас великая тишина. Вскоре услышали мы стук колес, топот людей и лошадей. Часовые окликали и пропустили; к нам приближалось несколько фур. Это был мой фельдфебель, который с тремя капральствами бомбардир, до 40 человек составляющих, не могши пройти сквозь занятые мятежниками углы, вздумал ломать деревянные заборы. Таким образом, пробираясь из одного двора в другой, достиг он наконец квартиры комиссариатского начальника, у которого хранились казенные деньги в золоте и серебре с запасом разных мундирных вещей на весь корпус войск, в Литве расположенный. При нем было в карауле 40 человек гренадер. Соединясь таким образом с ним, пришел он в парк.

   Между тем разных конных и пеших полков и команд офицеры и солдаты, находившиеся в Вильне для принятия амуничных вещей и жалованья, успевшие спастись от неприятеля, приходили по три и по четыре человека и присоединялись ко мне. Отделяя особо офицеров и солдат Нарвского и Псковского пехотного полка, собрал я от них сведения, в каких именно деревнях расположены их батальоны и роты. Самым дальним оказался Нарвского полка батальон и две пушки майора Ротенштерна. Он стоял в местечке Новых Троках, расстоянием четыре мили от Вильны. Тогда, взяв несколько офицеров тех самых команд и дав им лошадей, захваченных нашими при выступлении из предместий, послал я их в селения для уведомления начальников расположенных там рот о сем происшествии и о том, что я принял на себя, по старшинству, главное начальство. Я был тогда еще капитаном артиллерии, но сей чин равнялся старшинством своим с премьер-майором. При том все старшие офицеры, находившиеся в Вильне, были или убиты, или взяты в плен. Главнейший же предмет сей посылки состоял в предписании моем, чтобы с получения оного всякий командир роты, захватив всех лошадей, буде это можно, с хомутами и посадив на оных своих солдат, спешил соединиться со мною.

   Все сии распоряжения окончены до рассвета дня. Я счел моих людей и нашел до 700 человек пехоты и конницы разных полков, до 150 артиллеристов и 90 конных казаков.

   Имея великую потребность в лошадях, ибо остальные отданы были посланным от меня курьерам, отрядил я в предместье Вильны три колонны, каждая из 100 человек. К каждой колонне присоединил я по четыре казака для открытия и извещения и по четыре бомбардира, умеющих хорошо обращаться с порохом и огнем. Пехота обязана была сколько можно более захватить лошадей и съестных припасов, артиллеристы же зажечь везде пожары. Колонны выступили тремя разными дорогами. И едва они дошли до предместия, как более нежели в десяти местах оказались пожары в предместий. Между тем, выдвинув мои единороги на высоту, я начал бомбардировать самый город. Вдруг услышал я столь сильный удар в предместий, что земля затряслась под ногами и чрез несколько минут покрыты мы были густою тучею порохового дыма. Нетрудно было догадаться, что это был взрыв порохового магазина. Всякий начальник во время военных действий должен сберегать своих людей и без крайней необходимости оными не жертвовать, -- а наипаче я, имевший их столь мало. Мысль о том, чтобы какая-нибудь колонна не претерпела опасности от сего взрыва и, с другой стороны, боязнь, что, может быть, солдаты, ободренные успехом, ворвутся в самый город и там, рассеясь, могут все погибнуть, -- заставили меня послать казаков ко всем трем колоннам с повелением возвратиться.