Сергей Тучков. Записки - 48

Глава 6

   Во время пребывания моего в Вильне получено было известие о несчастной кончине Людвига XVI, короля французского. Это произвело великую радость в поляках; тотчас появились новые моды, как-то: фраки а'ла Дюмурие, трости с булавками или шпильками, называемые гильотинами, или деревянными набалдашниками, отделанными, с одной стороны, видом мужского, а с другой -- женского лица под названием голова короля и королевы, рулетка и тому подобные мелочи. Но все сии безделицы предзнаменовали революцию.

   В 1794 году начало оказываться в Вильне довольно приметное неспокойствие в народе, а в Варшаве еще больше. Удивительно, что начальство российское не могло проникнуть в их заговор. Некоторые осмеливаются утверждать, якобы то была политика Екатерины II, чтоб допустить поляков истребить веночное время корпус войска российского, в Польше расположенный, дабы иметь предлог к окончательному разделению Польши и совершенному уничтожению сего государства.

   В Варшаве над всеми, находившимися тогда в Польше российскими войсками начальствовал генерал барон Игельстром, образованный воспитаньем и опытностью, но не в меру строгий, гордый и самолюбивый человек. О революции Варшавской не намерен я ничего говорить, потому что я там не был, так и потому, что оная многими уже была описана.

   В Вильне, где я тогда находился, начальствовал отрядом войск генерал-майор Арсеньев. Хотя я его знал довольно, но могу сказать, что он не имел ничего особенного в своем характере; быв изрядно воспитан и служа довольно, руководствовался он больше предписаниями главного начальства, нежели осмеливался сам на что-либо решиться.

   В конце 1793 года находилось в Варшаве пять артиллерийских рот, которыми начальствовал полковник артиллерии Челищев. Но вскоре они потом разосланы были по разным местам и остались только в Вильне полторы роты при 15 пушках. Все же отряд генерала Арсеньева состоял из двух пехотных, одного батальона егерей и одного казацкого полка. Они расположены были по деревням в окрестности города, в который по очереди приходило по одному батальону для содержания караулов и по нескольку десятков казаков для конвоя генерала и разъездов. Артиллеристы же расположены были все в городе, а орудия пред самым городом так же, как и конюшни для их лошадей.

   В начале 1794 года наш полковник Челищев произведен был генерал-майором и отправился к назначению своему в Киев. Я принял вместо него начальство над артиллериею, оставшеюся в Вильне, и расположился на его квартире в предместий, примыкающем к самым стенам города.

   Пронырливые жиды не переставали тайно извещать некоторых чиновников, в том числе и меня, что между поляками делается заговор, который может иметь худые последствия для русских.

   Собрав достаточные о сем сведения, решился я доложить о том генералу и предложить, не прикажет ли он для безопасности вывести войско и расположить в лагере под Вильной, тем больше, что наступил уже март месяц и весна была довольно теплая. Но он обезоружил меня следующим ответом: "Не стыдно ли вам верить больше жидам, нежели мне, которому все обстоятельства больше известны; притом выходить в лагерь в сие время здесь небезопасно в отношении здоровья солдат, погода весьма может перемениться".

   В один день довольно рано выйдя поутру из своей квартиры для прогулки, я приметил, что на всех домах, где квартировали русские, написаны были на стенах красным карандашом сии буквы: Rz. He трудно было догадаться, зная по-польски, какое слово из оных составлено быть может. Rz. -- "рзесац" по-польски, а по-русски "резать". Я пошел тотчас к генералу и доложил о том, что видел. На сие сказал он мне: "Разве вы не знаете поляков! Какой-нибудь пьяный повеса написал ночью эти буквы, думая нас тем обеспокоить. Впрочем, если бы и подлинно что было, то зачем писать на стенах? Не значит ли это уведомлять неприятелей своих?" И он велел тотчас полиции стереть оные. Но я, возвратясь домой, принял меры осторожности, велел моим солдатам ночевать не поодиночке на отведенных им квартирах, а в сборных домах по 20 и 30 человек вместе. При всяком таком сборном месте был часовой и слушал барабанного бою в моей квартире, по которому все капральства, не дожидаясь никакого приказания, бежали бы в парк. А там приказал, чтоб при всех пушках ночью горели фитили в ночниках.

   Осторожность сия продолжалась суток трое, как однажды ночью русский плац-майор города Вильны, приехав в парк, велел загасить фитили. Я пошел опять к генералу и доложил ему, что г. плац-майор, по мнению моему, мешается не в свое дело. Начальство военной его полиции не простирается за город, где стояли мои пушки. На это генерал отвечал мне: "Кто позволил вам истреблять таким образом фитили? Я велю их положить на ваш счет". -- "Это меня не разорит", -- отвечал я ему, и с тем выйдя, подтвердил втайне прежние мои приказания относительно осторожности в ночное время. Занимаемая мною квартира была для меня слишком обширна, а потому и пригласил я моих офицеров жить со мною вместе, имея общий стол.

В один день, именно 8-го апреля, поручик мой сказал мне по вечеру, что он пойдет посетить казацкого полковника Киреева. Я спросил его: "Не будете ли вы там ужинать? Не заставьте нас ожидать себя". Тот отвечал мне: "Я иду к нему только на короткое время". Но вместо того пришел он домой уже на другой день поутру, вошел в мою комнату тогда, когда я одевался, причем было несколько наших офицеров и посторонних людей. Я пошутил на счет его, как молодого человека, живущего в Польше. Но он казался мне несколько задумчив и потихоньку делал знаки, что хочет говорить со мною наедине. Окончив одеваться, вышел я с ним в сад. Там он сказал мне: "Что это делают? И для чего не приказывает высшее начальство быть нам осторожными? Вчера, когда я был у полковника Киреева, приехал к нему адъютант генерала Арсеньева и отдал какую-то записку. Прочитав ее про себя, он сказал посланному: "Доложите генералу, что все будет исполнено". Лишь только адъютант вышел от него, то сказал он мне:

   "Я получил повеление, чтобы как можно наискорее, собрав сколько можно больше казаков, немедленно отправиться в имение генерала Косаковского, где он с женою своею теперь находится. Он отстоит в трех милях отсюда. Причиною же тому есть то, что конфедераты намерены напасть на него... Я мало имею при себе казаков и потому должен взять с собою всю мою услугу до последнего человека (известно, что услуга казацких чиновников состоит всегда из лучших казаков). Итак, прошу вас сделать мне дружеское одолжение, -- остаться ночевать в моей квартире, а завтра рано надеюсь я возвратиться". И подлинно поутру в 7 часов был он дома и сказал мне: "Я понапрасну ездил, конфедераты еще до прибытия моего успели захватить и увезти с собой жену генерала и сжечь его дом. Он же, как говорят, ускакал верхом в лес в одном шлафроке, и неизвестно где теперь находится". Выслушав сие, поспешил я к нашему генералу для получения от него потребных наставлений при таковых обстоятельствах. Войдя в переднюю, нашел я в оной многих наших военных чиновников, в том числе полковника Киреева. И едва успел я осмотреться, как подъехала к крыльцу карета. Я взглянул в окно и, к удивлению моему, увидел выходящего из оной генерала Косаковского в русском мундире и в орденах всех государств. Он прошел мимо нас прямо в кабинет генерала, а мы остались в передней и дожидались больше двух часов. Наконец, показались из дверей Коса-ковский и генерал Арсеньев, который, проводя его до крыльца и возвратись к нам, сказал: "Души нет, души нет у поляков. Будьте спокойны, все это ничего не значит. Это малая толпа неприятелей Косаковского; меры взяты и скоро все придет в порядок". С сими словами удалился он в кабинет, а мы разошлись по домам.