Показания Добровольского о Юрии носили вполне конкретный характер. Он называл имена людей, с которыми Галансков встречался. Называл место и время этих встреч. Более того, Галансков сам не отрицал целый ряд фактов, которые стали известны следствию из показаний Добровольского, но давал им иное, отличное от Добровольского объяснение. Ставя себя на место судьи, я говорила себе:
– Показания Добровольского о Галанскове могут быть ложью, вызванной желанием отвести удар от себя. Сказать, что все, найденное у него, принадлежало не ему, а Галанскову; что не он, а Юрий был связан с НТС. Но эти показания могут быть и правдой. Они оба встречались с одними и теми же иностранцами. У них обоих видели доллары (но Галансков говорил, что эти доллары – Добровольского, а Добровольский – что Галанскова). Добровольский говорил, что Галансков передал через эмиссара НТС за границу свой журнал «Феникс-66» – Галансков отрицал это. Но материалы из «Феникса» были опубликованы в журнале НТС «Грани», так что показания Добровольского в определенной мере подтверждались.
Самый объективный судья в условиях полной независимости оказался бы перед сложным выбором между этими взаимоисключающими версиями двух подсудимых, одинаково заинтересованных в исходе дела. И я не уверена, что и в таких – идеальных для правосудия – условиях спор решился бы в пользу Галанскова.
Чего я добьюсь, если продемонстрирую суду, что Добровольский вначале скрывал свое участие в передаче через Радзиевского литературных материалов для размножения, а потом, признав это, утверждал, что выполнял поручение Галанскова? Мой внутренний оппонент резонно возражал:
– Такое поведение обвиняемого встречается часто. Оно свидетельствует лишь о том, что Добровольский пытался уйти от ответственности и скрыть свое участие в этом эпизоде. Но это вовсе не означает, что, признав свою вину, он дает ложные показания о роли Галанскова.
И опять тот же внутренний, но необходимый оппонент добавлял:
– Не забудь, что в этих последних показаниях Добровольского есть логика и здравый смысл. Ведь материалы, которые Добровольский передал для размножения, Галансков включил в «Феникс». Как редактор и составитель, он был заинтересован в максимально возможном распространении своего журнала. А зачем это нужно было Добровольскому?
Я понимала, что пока не найду разумного ответа на этот вопрос, пока не покажу суду, что у Добровольского был собственный, независимый от Галанскова интерес размножить эти материалы, его показаниям практически противопоставить нечего. У меня было очень мало шансов, что допрос Добровольского даст какие-то новые сведения. И все же ставлю ему ряд вопросов, пытаясь нащупать то направление, которое впоследствии позволит утверждать: Добровольский был лично заинтересован во встречах с иностранцами и в размножении литературных материалов.
Я: Кто был первый иностранец, с которым вы встречались?
Добровольский: Французский журналист по имени Габриэль.
Я: Когда произошла эта встреча?
Добровольский: В августе 1966 года.
Я: О чем вы беседовали?
Добровольский: О литературе.
Я: Может быть, точнее о какой-нибудь литературной группе?
Добровольский: Да, это верно. Мы говорили о смогистах.
Я: Обращались ли вы к этому иностранцу с какими-либо просьбами?
Добровольский: Да, обращался. Но сейчас я не помню точно. Я его о чем-то просил.
И после молчания добавляет:
Я передал через него какую-то свою статью; хотел, чтобы ее напечатали.
Я: Приходилось ли вам говорить об этой статье с каким-нибудь другим иностранцем?
Добровольский: Да. С Генрихом. Он мне сказал, что она опубликована.
Я: Что еще он говорил вам об этой статье? Может быть, высказывал свое мнение о ней?
Добровольский: Да. Он поощрил меня морально.
Я: Это все, что он сказал вам о статье?
Добровольский: Нет. Он сказал, что я получу гонорар за статью.
Я: Имел ли Галансков какое-либо отношение к этой вашей статье и передал ли ее за границу?
Добровольский: Нет. С Габриэлем я встречался один.
Я: Были ли у вас другие случаи.
На этом мой допрос был прерван резким замечанием судьи:
– Ближе к делу, товарищ адвокат.
Я пытаюсь продолжать допрос. Ставлю новый вопрос.
Я: Разговор с Генрихом о вашей статье был при первой вашей встрече или позже?
Добровольский: О статье говорил с Генрихом уже при второй с ним встрече.
Я: Кто еще присутствовал при этой встрече?
Добровольский: Никто, мы были вдвоем.
И опять судья:
– Товарищ адвокат, я запрещаю вам ставить такие вопросы. Добровольскому не предъявлено обвинение в передаче материалов за границу. Не возражайте, товарищ адвокат, я и впредь буду снимать такие вопросы.
Действительно, такое обвинение Добровольскому не предъявлено, но по закону судья вправе снимать только вопросы, не имеющие отношения к делу.
Встреча с иностранцем по имени Генрих была самостоятельным эпизодом в обвинении Галанскова и Добровольского, и у меня было бесспорное право выяснять все обстоятельства, сопутствовавшие встрече. Оставалось только возражать против действий председательствующего, а затем подчиниться его распоряжению.
Судья Миронов снял мои вопросы потому, что почувствовал их направленность, почувствовал, что они угрожают стройной конструкции обвинения, по которой Добровольский выступал лишь как помощник, втянутый Галансковым в преступление. Всякое упоминание о том, что Добровольский был заинтересован во встречах с иностранцами, всякое упоминание о самостоятельных денежных взаимоотношениях Добровольского с Генрихом, который считался представителем НТС, подрывали убедительность этой конструкции.
Для того чтобы было ясно, что Миронов снял мой вопрос не потому, что он был поставлен неправильно, приведу еще один небольшой отрывок из судебного допроса.
Допрашивался свидетель Епифанов.
Прокурор: Что вы знаете о встречах Галанскова со шведом?
Галансков: Я протестую против этого вопроса.
Судья: Подсудимый Галансков, я не разрешаю вам вмешиваться в допрос.
Я: Товарищ председательствующий, я прошу снять вопрос прокурора.
О встрече Галанскова со шведом нет ни слова в обвинительном заключении, этот вопрос выходит за рамки судебного разбирательства.
Золотухин: Товарищ председательствующий, вы отклонили много наших вопросов и ни разу не сняли вопросы прокурора, явно выходящие за рамки данного судебного разбирательства.
Миронов: Товарищ прокурор, задавайте вопрос дальше.
Прокурор: Свидетель, ответьте на мой вопрос.
Свидетель: О встречах Галанскова со шведом ничего не знаю.
Миронов был не просто необъективен. Он лишал адвокатов возможности реально осуществлять защиту. Снимал важные вопросы, отказывал в существенных ходатайствах.
Свободное копирование
