ГЛАВА 8 1963 ГОД МАРТ
Вчера у нас был траурный день — умер Афанасьев, не выдержал он все-таки этой тяжелой операции. Как всегда, смерть настраивает на грустный лад, тем более, что здесь не удосужились устроить сносные похороны: быстренько с пересадкой в Патаси отправили его в Гавану на Русское кладбище. Он один ребенок у родителей. Очень печально!
В прошлое воскресенье наши опять ездили на пляж, на этот раз ездил сам командир. Таня ездила одна. У меня не было настроения ехать, и я не хотел, чтобы и она ехала, так как все эти одиночные поездки вызывают только сплетни. Она же меня не послушала. На этой почве у нас получился конфликт. Я решил игнорировать ее, как она игнорировала мою просьбу не ехать. Несколько дней мы не разговаривали, дулись. Это стало заметно. Зверев сразу же не преминул, заметив это, сказать Тане, что ему известна наша «камышинская история» и что он предлагает свои услуги по предотвращению ее повторения. Это было наглое бесцеремонное вторжение в нашу личную жизнь. Таня всё начисто отрицала. Зверев получил фиаско и сказал, что он уточнит свои сведения. У меня было желание пойти и нагрубить этому нахалу, но потом я поостыл. Таня, как всегда, призвала к смирению. После этого этот тип стал нам невыносим, хотя и раньше он не вызывал особой симпатии. Отвратительные у них все-таки методы работы! Не зря они вызывают к себе всеобщее презрение.
В то же время Таня остро поставила вопрос о наших отношениях. Мне показалось, что она твердо настроена решить их в том смысле, чтобы нам расстаться. Я, как всегда, не проявил твердости. Как раз в это время командир намекнул Тане, что при желании он может отправить ее в Союз. Не знаю, чем он при этом руководствовался. Я твердо уверен, что это рука Пети, но он всё начисто отрицает. Ведь начальство не любит болеющих работников, а я перед этим уведомил его, что она ложится в госпиталь на дообследование. Таня высказала мысль, что это работа Зверева — не вижу смысла.
Вчера наш Петя вошел в экстаз возмущения. Видите ли, его обидели на КП, куда он, принимая больного, опоздал по тревоге, послали в Ольгино за трупом Афанасьева («я им — не похоронное бюро»). Он даже собрался в госпиталь на обследование с целью получить заключение об отъезде в Союз, обещая мне подготовить там почву для поступления в клиническую ординатуру при Военно-медицинской академии. По-видимому, он принимает меня за наивного ребенка. В то же время он хочет дотянуть до 29 лет службы — дотянет до инфаркта.
У нас сейчас появились шумные соседи: в бывшей палатке политотдела разместились наши переводчики. Им дали месяц на овладение испанским языком. Чем только не овладеет русский солдат по приказу начальства! Сейчас они вовсю зубрят.
Только что смотрел кинофильм «О моем друге». Он лишний раз подтвердил мне: до чего всё же красив город Ленинград, первый город Союза, как я в этом сейчас окончательно убедился, побывав после учебы в Ленинграде во многих других местах, в том числе за границей. Не жалели когда-то цари средств на строительство этого города. И еще этот фильм ярко напомнил мне о моей, можно сказать, уже прошедшей молодости, о нищенских, полуголодных студенческих годах, являющихся, по мнению многих, лучшими годами жизни. Ушла весна жизни, но она могла быть ярче, содержательнее, не будь материальных лишений, не будь истерзанных лет детства. Самое большое богатство у человека — это молодость, здоровье. Сейчас у нас наступило знойное, однообразное лето жизни, мы черствеем душой, стареем духовно и физически, на нас иногда с завистью, иногда с гневом смотрит молодежь, мы идем по стопам отцов. Нет впереди заветной звездочки-путеводителя, остались лишь постылые повседневные заботы, маленькие радости и большие огорчения.
Человеческая жизнь, к сожалению, хрупка и недолговечна. В юности человек глуп, суетлив, растрачивает себя по мелочам. Позже приходит зрелость и ум. Появляются по-настоящему осознанные жизненные идеалы, стремления. Но с ними же приходят сотни болячек — старость. Оглянешься, за плечами нет ничего или по крайней мере так мало, что начинаешь тосковать по напрасно ушедшей жизни.
Свободное копирование
