Вскоре конвой поднял наш лагерь и погнал вниз с горы к пристани. Вещи везли на телегах. На пристани нас стали погружать на баржи. Репрессированных было очень много. Сколько, не считал, но две большие баржи были заполнены. Людей сразу загоняли в трюмы барж и приказали сидеть около своих вещей. Переселенцев отправляли без главы семьи и куда, кто его знает. Среди нас слухи размножались с быстротой молнии. Народ был сильно напуган, верили правде и неправде.
- Недоезжая Самарово, баржи потопят.
Некоторые ревели с причитаниями, заламывая руки:
- Теперь нам конец, нас всех утопят!
- О, Господи, да что же это такое, за что нас губят?!
- Мы выращивали хлеб, кормили государство, а нас сорвали со своей земли и погнали, как бешеных собак, за что? За что, я спрашиваю?!
- Да, ты не кричи, - перебивает её соседка,- всё равно Сталин не услышит.
- Нет, всё равно конец! – подхватывает следующая.
Я прижался к своей матери и смотрю, как конвой толкает прикладом винтовок людей, загоняя их во - внутрь баржи.
В конце концов, людей погрузили всех, закрыли крышки трюмов, оставив щели для воздуха. Внутри баржи становилось душно, но сидеть здесь было лучше, чем там, на площади, под дождём и ветром. В туалет водили под винтовкой. Даже я такой малый и глупый рассуждал:
- Для чего же нужна большая охрана для деревенских женщин, детей и стариков.- Мне это было не понятно.
Буксирный пароход подошёл к нашей барже, и я понял, что скоро нас повезут. И тут произошёл случай. Один парень из переселенцев попросился в туалет, а там он через дырку опустился в воду. Охранник этого не заметил, и всё стоит, ждёт. Наконец, начал стучать прикладом о дверь туалета, ругаясь:
- Хватит там ср…, выходи!
Не дождавшись ответа, сорвал дверь, а там никого нет. Он выстрелил в воздух и в дырку туалета. Прибежали другие охранники, искали вокруг баржи, стреляли в воду, но так и не нашли. Утонул он или спасся, мы не знаем.
Пароход, который стоял у нашей баржи был под парами. Я слышал, как он пробовал машину, значит, скоро нас повезут. Мне было всё безразлично: поедем ли мы или не поедем, и куда поедем. Мама была подавлена этим отъездом, и молчала. Плач, причитания, разные выкрики продолжались. Да, и что тут говорить о настроении всех людей. Ожидали наихудшего.
Вдруг услышали крики конвоиров и какой-то топот по палубе баржи. В барже все замолкли, и свои взоры обратили на лестницу, где крышка трюма, по которой мы спускались в баржу. И вот увидели: крышка открылась, и по лестнице стали спускаться во внутрь баржи какие-то обросшие, грязные мужчины без вещей. В руках у некоторых были маленькие мешочки-торбинки. Среди них я увидел и узнал своего дорогого отца. Я не узнал своего голоса, как закричал:
- Папа, папочка, мы здесь с мамой, иди сюда.
Кричали и другие, узнав своих отцов и мужей. Я вскочил на ноги, но бежать не было как, так как было много народа. Но отец увидел меня и стал пробираться к нам. И вот он, дорогой папа перед нами. Я прыгнул к нему, обхватил его и прижался. Слёзы текли так, как ещё не бывало. Мама тоже прижалась к нему, и все плакали, но плакали от радости. Теперь мы вместе. Успокоившись, мы сели. Мой папа – Степан Захарович похудел, но глаза сияли.
Мне теперь было не страшно от того, куда нас повезут. Я прижался к нему и молчал, а они с мамой разговаривали. Наконец, после долгого размышления, я спросил у него:
- Папа, а почему у нас отобрали дом и всё хозяйство, даже мою гармошку забрали? И выгнали из дома? – добавил ещё.
- Ну, что тебе сказать, сынок. Я перед народом не виноват, иначе меня бы не выбрали председателем колхоза. Это просто какое-то недоразумение. Знаешь, в тюрьме было много таких, как я – тружеников села, и они тоже не знали, за что их арестовали. Поживём – узнаем. Тебе дольше жить, узнаешь и правду.
У отца с собой не было никаких вещей, только в узелке завёрнута кружка и ложка, да и кисет с махоркой. Отец очень сильно курил. Я только позже узнал, что ему курить было нельзя.
Я долго молчал, и наконец, опять спросил его:
- Папа, а почему нас будут топить в воде?
- Что ты, сынок, не бойся, нас топить не будут. Это люди со страха придумали. Нас повезут в ссылку, там и будем жить, а домой нам нельзя. Кто побежит с баржи, того расстреляют. Мы теперь вместе, а вместе и жить и умирать не страшно.
- Папа, а вас, откуда привезли?
Отец рассказал, что всё время он сидел в тюрьме в Тюмени, а потом нам сказали, что домой ехать нельзя, вас сошлют, и что где-то вы встретитесь со своей семьёй. Потом повезли в Тобольск, а теперь, вот видишь, мы вместе. Ты, сынок, всё это не забывай. Когда-то ты всё поймешь. Тут мы услышали, что пароход заработал колёсами и потянул наши баржи.
