Вечером того же дня достиг я города Малмо и остановился в первоклассной гостинице. В десять часов ложусь в постель. В половине одиннадцатого начинается чистка в коридоре, на что никто не выражает претензий; и это в хорошей гостинице, наполненной путешественниками! Потом начинаются танцы! Потом слышится шум какой-то машины... Я вскакиваю, плачу по счету и решаю путешествовать всю ночь.
Грустный, одинокий, среди холодной январской ночи тащу я свой чемодан, изнемогая от усталости. Одно мгновение мне кажется, что лучше всего было бы лечь в снег и умереть. Но в следующее мгновение я собираюсь с силами и поворачиваю в переулок, где натыкаюсь на гостиницу непритязательного вида. Убедившись, что никто не преследует меня, я вхожу.
Не раздеваясь, ложусь я на кровать с твердой решимостью лучше дать себя убить, чем опять встать.
В доме дарит тишина, и наступает сладостный сон. По вдруг я слышу, как невидимая лапа скребет по обоям над моей головой. Это не может быть мышь, так как отставшие от стены обои не движутся. Впрочем, судя по звуку, это должна быть лапа сравнительно большого размера, в роде лапы зайца или собаки!
Я не спал до зари, обливаясь потом и ожидая, что когти коснутся моего тела, но напрасно, так как страх мучительнее самой смерти.
Как я не заболел после всех этих ужасов?
А потому что необходимо испить страдание до конца, чтобы было водворено равновесие между соделанными проступками и присужденным наказанием. И по правде надо удивляться, как я вынес все эти мучения -- я, так сказать, проглатывал их с бешеной радостью, чтобы скорей увидеть им конец.
