Волна всеобщего развала быстро докатилась и до Действующей армии. И там принялись митинговать и бездельничать. И вдруг грянул гром -- жестокое поражение на реке Стоходе с массою убитых, раненых и попавшихся в плен. /.../ Так русские войска начали "сознательно" защищать свое освобожденное отечество. Печальным известием о стоходском поражении сразу пресеклись всякие разговоры и слухи о каких-то необычайных успехах наших войск, якобы воодушевленных революцией. В действительности, революция никакого воодушевления в войну не внесла (как это предрекал почтенный проф. Виппер, уподоблявший нас французам 1791 года). Только в первые дни после переворота, по рассказам всех, бывших в то время на фронте, потолковали, что вот, мол, мы будем теперь сражаться "сознательно" (опять -- модное тогдашнее словечко) и, наверное, победим. Но скоро, вместо того, чтобы сражаться сознательно, предпочли заняться митингами, ношением красных знамен и плакатов, пусканием семечек, разрушением собственных проволочных заграждений (колья шли на топливо) и т.д. Дисциплина быстро стала падать. Количество перебежчиков к неприятелю и дезертиров увеличивалось не по дням, а по часам. Все железнодорожные станции, ближайшие к фронту, были забиты толпами в серых солдатских шинелях и папахах. Все поезда, шедшие с фронта, не исключая санитарных, переполнялись дезертирами: ехали на крышах, висели на буферах, прицеплялись на подножки и т.д. И не было никакой возможности остановить этот поток: смертная казнь на фронте была отменена так же, как и во всей остальной России. Между тем иначе, как жестокими, кровавыми мерами, остановить начавшееся разложение армии было невозможно {Впрочем, и кровавые меры тоже были невозможны: не было для этого "надежных" войск. См. Рев[олюция] и гражд[анская] война в описаниях белогвардейцев, Т.1. [Прим. автора].}. Воспользовавшись таким положением вещей, немцы выбрали наиболее уязвимое место нашего фронта на р. Стоходе и задали нам кровавую трепку. Казалось бы, после Стохода следовало опомниться. Ничуть не бывало! В стоходекой неудаче все наши расплодившиеся во множестве социалистические газетки обвинили "царских генералов" и на этом успокоились. А хаос и анархия в армии продолжали развиваться в ужасающих размерах.
В апреле состоялся в Москве съезд сельских кооператоров. Этот съезд представлял собою около десяти миллионов сельских хозяйств. К сожалению, я не имел возможности присутствовать на его заседаниях и следил за ним только по газетам. На этом съезде практические мужички с тревогою поставили вопрос: кто же, собственно, представляет собою настоящую власть в России -- Временное правительство или Совет рабочих депутатов? На это с истерическими выкриками, с биением себя в перси кулаками какой-то субъект, представитель Совета рабочих депутатов, уверял собравшихся, что власть у нас вовсе не раздвоена, что Временное правительство и совдеп работают в полном и дружественном "контакте" (еще словечко, вошедшее в моду во время революции). Не помню, были ли успокоены этими заверениями съехавшиеся кооператоры, но я не был успокоен: двоевластие самое злокачественное слишком бросалось в глаза.
Я долго крепился, стараясь не поддаваться пессимизму. Когда меня спрашивали, как я смотрю на положение дел, я обыкновенно в то время отвечал: "Сейчас борются в революции хорошие и дурные соки; верю, что хорошие возьмут верх". Тогда у многих, и у меня в том числе, была еще "вера в разум русского народа". Думалось, что в конце концов этот стихийный коллективный разум выручит Россию так же, как он уже выручил ее однажды в эпоху Смутного времени.