Примечания к первой части - 1

ПРИМЕЧАНИЯ К ПЕРВОЙ ЧАСТИ

I. "Приключения Маркиза Г ***, или Жизнь благородного человека" ("Memoires de l'homme de qualite"), в шести частях. Лет за тридцать пред сим, наименовав этот роман, я не почел бы нужным ничего к тому прибавить, ибо тогда все наши словесники и образованные читатели знали, что сочинитель его аббат Прево д'Экзиль признаваем был за одного из лучших романистов во Франции; что первые четыре части переведены были И. П. Елагиным, и перевод его по слогу долго считался образцовым, а последние четыре секретарем его В. И.

Лукиным; но в недавнем времени, в двух наших журналах 1825 года, именно: в "Литературных Листках" и в "Телеграфе", - роман сей переименован "Маркизом Глаголем" и выставлен наравне с "Принцем Георгом, или Герионом", известною с давних времен площадною сказкою. В первом даже сказано, что ныне читают его только лакеи.

Чтоб вывесть из заблуждения тех, которые так об нем отзывались, и примирить с ним читателей упомянутых журналов, не знавших сего романа ни в подлиннике, ни в переводе, я выписываю здесь несколько слов из мнения об нем и его авторе двух известных во французской словесности писателей. Аббат Сабагье де Кастр в книге своей "Les trois siecles de la litterature franchise" ("Три века французской словесности") говорит, что "романы Прево д'Экзиля несравненно превосходнее тех нелепых, приторных и соблазнительных произведений, которые исказили нашу (французскую) словесность, считая от "Амадиса Галльского" до "Анголы", и пр.". Далее, что "Записки благородного человека", "История Клевеланда" и "Настоятель Киллеринский" будут всегда почитаться произведением чудесного воображения по разнообразию картин, по их противоположности, по пламенному изображению страстей и по впечатлению, которое оно производит в читателях". С таким же уважением отзывается об авторе вышеупомянутого романа и Палиссо в своих "Записках, пригодных для истории французской словесности" ("Memoires pour servir a l'histoire de notre litterature"). Рассуждая вообще об романах, он говорит: "в сих сочинениях, как и в театральных, порок должен быть всегда наказан, а добродетель всегда награждена. В сем-то роде особенно отличился аббат Прево д'Экзиль, которого, кажется, никто не превзошел, кроме знаменитого Ричардсона[1]".

II. Ни одно сочинение не заслужило у нас такого отличия, как политический и нравственный роман г. Мармонтеля. В 1769 году вышло два перевода его. Один напечатан в С.-Петербурге под заглавием "Велисарий", без имени переводчика; а другой в Москве под названием "Велизера". Последний совершен самого императрицею Екатериною Второю с ее вельможами и царедворцами в продолжении пути ее по Волге из Твери до Казани. Императрица перевела только девятую главу; прочие же переведены графом А. П. Шуваловым, И. П. Елагиным, графом 3. Г. Чернышевым, С. М. Кузьминым, графами Г. Г. и В. Г. Орловыми, Д. В. Волковым, А. В. Нарышкиным, князем С. Б. Мещерским и Г. В. Козицким. Заметим, что вся девятая глава дышит либерализмом, ненавистью к ласкателям и самовластию[2].

III. С давних лет и поныне переходит от одного к другому предание, будто императрица Анна видела тень свою на троне. Вот как многие о том рассказывают. В глубокую ночь, когда уже во всем дворце на внутренних только притинах светились ночники, два кавалергарда, стоявшие на часах у дверей тронной комнаты, вдруг видят императрицу, ходящую тихим шагом взад и вперед мимо трона. Они посылают подчаска донести о том своему капралу и караульному гвардии капитану. Оба они приходят к часовым и уверяются в сказанном собственными глазами.

Капитан доносит о том дежурному генерал-адъютанту принцу Барону, любимцу императрицы. Тот не хочет верить, говоря, что он лишь только вышел от государыни, и она уже в постели. Однако же будто он пошел сам на притин с капитаном, и видит то же явление. Он побежал во внутренние покои императрицы, приказывает разбудить ее под предлогом важной необходимости. Государыня, выслушав его, подозревает быть заговору, и что тень ее не другое что, как цесаревна Елисавета Петровна; приказывает капитану поспешно привести взвод гренадер с заряженными ружьями и потом идет в тронную комнату, сопровождаемая Бироном, караульным капитаном и гренадерским взводом. Дойдя до кавалергардских часовых, она поражена тем же видением. Это не удерживает ее ступить шаг вперед. - "Кто ты?" - спрашивает она призрак. Тот молча идет и садится на трон. Императрица спрашивает в другой и третий раз; нет ответа. Она, возвыся голос, приказывает стрелять. И вмиг призрак исчез. Прибавляют еще, будто государыня, затрепетав, сказала Бирону: "Это вестник моей смерти", и что на другой же день слегла в постелю и вскоре потом скончалась. Эта сказка, вероятно, выдумана была около двора и разглашена недовольными правлением императрицы[3].

IV. Иван Иванович Михельсон, за отличные подвиги его в продолжении Пугачевского бунта, награжден был Екатериной чином Полковника: потом ею же пожалован Майором в Конную Гвардию, а в начале царствования Александра он уже был полным Генералом и предводительствовал армией против Турок.

V. Граф Петр Иванович Панин, полный Генерал, Сенатор и разных орденов кавалер. Он отличался искусством и храбростью на поприще воинском, а образованным умом, правотою н твердостью характера в Сенате и Государственном Совете. В семидесятых годах он начальствовал над Второю армией в продолжении войны с Оттоманской Империей, взял штурмом крепость Бендеры, почитавшуюся дотоле неприступною; вскоре после того вышел в отставку, но недолго покоился на своих лаврах: по случаю Пугачевского опустошения в Низовых губерниях поручено ему было начальство над войсками. Граф Панин, имевший правою рукой своей бессмертного Суворова, прекратил мятеж, овладев самим виновником оного, возвратился к приватной жизни, и дожил век свой в Москве.