Опоздание к прошлому. Глава первая
Светлой памяти моей мамочки посвящается.
МЫСЛИ В НОЧИ
Я стою на балконе своей московской квартиры, как птица на козырьке гнезда, и с одиннадцатого этажа оглядываю великолепную панораму огромного вечернего города.
Всюду светятся блестящие крупинки человеческого разума. Они сверкают, переливаются в многоцветьи реклам, прославляющих достижения, силу и могущество человека. И как апофеоз его славы на чёрном бархате неба расцветают букеты цветных искр, затмевающие спокойный блеск древних звёзд. Но вот салют гордыни отгремел, и людская слава шлейфами дыма растеклась по небу, чуть закоптив выгнутую спинку луны, а звёзды по-прежнему блестят, равнодушно взирая на тщету человека.
Как я рада, что сегодня весь этот парад гордыни меня не касается, и как смешно и больно, что когда-то, мечтая о творчестве, об искусстве, о работе в театре, хотела успеха, людского признания, славы. Хорошо помню тот день, когда появилась эта мечта...
Рига... Мне 10 лет... Второй раз я должна буду пойти в третий класс. Не сдала переэкзаменовку по арифметике. «Я - второгодница, я хуже всех, и мама мне этого никогда не простит, - в отчаянии думаю я. - Может быть, и не стоит идти домой? Может пройти мимо и идти дальше, куда глаза глядят? Кому я нужна такая?!.. Ну, не умею я решать ваши задачки! Не отличаю, путаюсь, когда в них на или в 17 раз больше или меньше!? Не понимаю, как это у вас единица превращается в двойку!? Ведь в задаче - 1 пара сапог, а не две!» Но незаметно для себя оказываюсь дома. Мама спокойно говорит:
- Не сдала, доня? Ничего, не огорчайся. Станешь постарше, и с арифметикой наладится, - обнимая меня, ревущую, успокаивает мама. - Зато ты в другом способная. Хорошо читаешь, пишешь, и с музыкой у тебя получается. Сара Львовна говорит, что музыке тебе обязательно надо учиться в музыкальной школе, а не дома, как сейчас. Пойдем завтра на прослушивание?
Детские слезы - летний ливень! Кажется сильная гроза, но с появлением солнышка, быстро проходит. Конечно, я сразу успокоилась и на всё была согласна. Музыка лучше арифметики! Это же всем ясно!
После успешного экзамена в музыкальной школе мама радовалась вместе со мной.
- Молодец! - хвалила меня она. - Потом во дворец пионеров пойдем... Там, говорят, есть хороший детский театр. Хочешь в театр?
- Спектакль смотреть!? Пойдем! Когда? Сейчас? - радостно завопила я на всю улицу.
- Нет, - рассмеялась мама, - Когда школа начнётся. Если тебя туда примут, то ты будешь не смотреть спектакли, а сама в них участвовать. Только, боюсь, трудно тебе будет: и школа, и музыка, и театр... Справишься?
- Конечно! - уверенно обещала я. - Я буду уроки быстро-быстро делать!
- И двойки получать? - рассмеялась мама, но, увидев, что я обиделась, успокоила. - Ладно, там видно будет. Если хорошо пойдут школа и музыка, то и театр прибавим. Да?
- Да! Да! Это же интересно и весело! Когда я в школе читала на сцене стихи, то все так смотрели, слушали, потом хлопали! Это же здорово!..
Вот оно, то мгновение, когда слово «театр» стало для меня лучше всех слов в мире! А когда я начала участвовать во всех спектаклях детского театра, играя главные и не главные роли, когда о театре и обо мне стали писать в газетах, я чётко поняла, что мне нужен только театр, и что я буду актрисой!
Конечно, об искусстве как понятии я не думала. Да, и мама это слово не употребляла. К моему увлечению театром она относилась, как мне теперь кажется, снисходительно. Ей очень нравилось, когда я выступала. Она ходила со мной на все спектакли, концерты, переодевала меня, причесывала... Но искусством всё это не считала. Видимо, моя сцена для неё была, как большой стул, на который водружают любимое чадо, чтобы оно с выражением прочитало гостям стихотворение. Мои выступления были для нас общими праздниками, а в будни мама меня учила совсем другому.
Она готовила меня к семейной жизни, рассказывала о предназначении женщины, шептала на ухо о девичьей чести и коварстве мальчиков, учила всему, что так талантливо умела делать сама. Просила не повторить её ошибки и обязательно учиться, получить хорошую профессию, чтобы не зависеть материально от мужа и не попасть, как она, кончившая только несколько классов гимназии, к мужу в рабство. Когда я получала двойки в школе, она спокойно говорила:
- Не учись! Будешь жить, как я.
Это было самым страшным приговором. Я же видела, как папа обижал её, как каждая копейка, данная им на хозяйство, добыта в скандалах и полита мамиными слезами. А то, что она, блестяще ведя хозяйство, каждые его пять копеек «превращала» в двадцать, никем не ценилось...
