Из гонораров за последние труды я посредством экономии скопил небольшую сумму и решил съездить на эти деньги в Париж. В конце января 1843 года я и выехал из Копенгагена.
В Гамбурге я провел несколько приятных часов у гениального художника Шпектера. Он как раз принялся тогда за иллюстрации к моим сказкам. Эти превосходные, полные жизни и юмора рисунки помещены были потом в одном английском издании, а также в одном из наименее удачных немецких. Переводчик переделал, например, моего "Безобразного утенка"("Grimme Aelling" ) в "Cruhe Ente" ["Зеленый утенок" -- примеч. Василия Петровича ], и заглавие это перешло и в один французский перевод, сделанный с этого немецкого: ("Le petit canard vert" ) ["Маленький зеленый утенок" -- примеч. Василия Петровича ]!
Еще до моего посещения Парижа, Мармье поместил обо мне в "Revue de Paris" статью "La vie d'un poete" , а Мартин перевел на французский язык некоторые из моих стихотворений и даже посвятил мне одно собственное стихотворение, также напечатанное в названном журнале. Итак, мое имя было уже известно здесь многим из представителей литературы, и я нашел у них на этот раз очень радушный прием. Мне даже удалось дружески сойтись с Виктором Гюго, чего не удалось в свое время Эленшлегеру, который и жаловался на это в своих "Воспоминаниях", так как же мне было не чувcтвoвaть себя польщенным! Виктор Гюго прислал мне билет на представление в "Theatre francais" его последней трагедии "Les Burgraves"; каждое представление ее сопровождалось свистом; на маленьких же частных сценах то и дело давали пародии на нее. Жена Виктора Гюго была красивая женщина, отличавшаяся той свойственной француженкам любезностью, которая так очаровывает иностранцев.
Ламартин показался мне благодаря всей окружавшей его обстановке и манерам каким-то королем среди французских литераторов. Я извинился, что так плохо говорю на его родном языке, а он с изысканной французской вежливостью ответил, что это он заслуживает упрека за то, что не понимает северных языков, на которых, как он узнал, существует такая свежая и богатая литература. На севере и почва ведь так богата, что стоит только наклониться, чтобы поднять древний золотой рог! (Намек на первое знаменитое стихотворение Эленшлегера "Золотые рога" . -- Примеч. перев. ) Перед моим отъездом из Парижа Ламартин написал мне следующее маленькое стихотворение:
Cachez vous quelquefois dans les pages d'un livre
Une fleure du matin cueilliee aux rameaux verds,
Quand voux rouvrez la page apres de longs hyvers,
Aussi pur qu'au printemps son parfum vous ennyvre,
Apres les jours bornfis qu'ici mon nom doit vivre
Qu'un heureux souvenir sorte encore de ces vers!
Paris, 3 Mai 1843.
Lamartine".
Жизнерадостного Александра Дюма я заставал обыкновенно в постели, хотя бы дело было и далеко за полдень. У постели всегда стоял столик с письменными принадлежностями -- он как раз писал тогда новую дpaму. Однажды, когда я пришел к нему и застал его опять в таком же положении, он приветливо кивнул мне головой и сказал: "Посидите минутку -- у меня как раз с визитом моя музa, но она сейчас уйдет!" И он продолжал писать, громко разговаривая с самим собою. Наконец, он воскликнул: "Vivat!", выпрыгнул из постели и сказал: "Третий акт готов!" Жил он в "Hotel de Prince" на улице Ришелье. Жена его находилась во Флоренции, а сын, пошедший впоследствии в литературе по стопам отца, жил отдельно. "Я живу холостяком! Не взыщите -- каков есть!" -- говаривал он мне. Однажды он целый вечер водил меня по разным театрам, чтобы познакомить с закулисным миром. Мы побывали в "Пале-Рояле", разговаривали с Дейазет и Анапе, а потом пошли под ручку по бульвару к театру St. Martin. "Теперь можно заглянуть в царство коротеньких юбочек! -- сказал Дюма. -- Зайти что ли туда?" Мы зашли и очутились среди кулис и декораций, прошлись по морю из "Тысячи и одной ночи" , словом, как будто попали в сказочное царство, где царили шум, гам, толкотня машинистов, хористов и танцовщиц. Дюма был моим путеводителем в этом закулисном лабиринте. На обратном пути домой нас остановил на бульваре какой-то юноша. "Это мой сын! -- сказал Дюма. -- Я обзавелся им когда мне было восемнадцать лет, теперь он в таких же летах, а у него еще нет никакого сына!" Юноша был никто иной как знаменитый впоследствии Александр Дюма-сын.
Свободное копирование
