От Дуная до Плевны - 7

Трестеник-Семерет, 26 октября

Опять наши предположения не сбылись, мы рассчитывали стоять в Рыбной долго, а простояли всего три дня. Оказалось, что лазарет наш, находясь в Рыбной, слишком удален от полков дивизии; поэтому нас передвинули на левый берег Вида, в болгарское селение Трестеник-Семерет, лежащее всего в пяти верстах от селения Горный Нетрополь, где бивуакирует вся наша дивизия. Селение Трестеник большое, в нем каменная полуразрушенная церковь, приходская школа в каменном одноэтажном доме и несколько домиков и полудомиков, построенных из земляных кирпичей с черепичной кровлей; все остальные здания -- землянки, в которых помещаются болгары вместе со своим домашним скотом, буйволами, коровами, лошадьми и пр. Я еще не успел побывать ни в одном из этих подземных жилищ, а потому ничего и не могу сказать о них. Надворных строений никаких; дворы вместо плетня или забора огораживаются глубокими канавами с высокими насыпями вроде крепостных валов. Ворот не имеется, запоров никаких, а вместо них в каждом дворе множество злейших собак, которые своим неистовым лаем извещают хозяев о приближении чужого человека. Не успели мы приехать в Трестеник и поставить свои палатки, как изо всех полков начали подвозить больных, так что на другой же день (то есть вчера, 25 октября) у нас было 88 больных, а сегодня ожидаем еще значительного подвоза: сейчас приехавший старший врач Фанагорийского полка говорит, что он обогнал на дороге порядочный транспорт с больными Сибирцами, которых будет человек 40, если не больше. Куда же мы их помещать будем? Подвижные дивизионные лазареты, подобные нашему устраиваются всего только на 83 человека; на это количество рассчитаны и все лазаретные принадлежности, аптечные, перевязочные, постельные и продовольственные. Слава Богу, что вчера вечером приехал наш дивизионный интендант и привез сухарей, крупы, чаю, сахару; а наш комиссар привез из Турн-Мугурелли пшеничного хлеба, вина, соли, а для нас -- колбасы, сыру и разных разностей, так что у нас теперь полное изобилие плодов земных; но на позиции, в полках лишения и недостатки уже очень чувствительны. По словам фанагорийского врача, солдатам выдают сухари гнилые и те в уменьшенной пропорции: прежде давали по два фунта, а теперь по фунту с четвертью; говядины много, а соли ни кусочка; в палатках ни здоровым, ни больным нет соломы для подстилки: люди валяются прямо на сырой и холодной земле, едят мало и безвкусно, пьют отвратительную воду из ручья, в котором сами же полоскают свое белье и портянки; колодцев на бивуаке нет: от этой печальной обстановки появилась уже дизентерия и с каждым днем развивается, принимая злокачественный эпидемический характер... И все это чрез несколько дней по приходе на позицию, а что же будет через несколько недель, месяцев, зимой? Грустно... Не смею голословно осуждать или винить кого-нибудь, сам поеду в полки, осмотрю, заверну в штаб дивизии, расспрошу хорошенько и тогда, может быть, выясню и себе отчего это. Вчера, при закате солнца, в тишине прелестного вечера я хоронил уже первую жертву дизентерии, рядового Малороссийского полка Макара Ситниченко. Положили несчастный труп в могилу прямо без гроба, в грязнейшем белье, в изорванной одежде, ничем не покрыв... О, как тяжело было бросать первую лопату сырой земли на свежий человеческий труп и прямо в открытое лицо!.. Ты знаешь мою глупую натуру: не выдержал и горько заплакал; да при этом вырвалось из сердца несколько жарких, но горьких слов, и мои певчие, и солдаты-носильщики, принесшие своего товарища не на носилках, а в рогоже и собравшиеся посмотреть первые похороны, все мы невольно расплакались и хоть этим почтили "вечную память" бедного товарища. Тяжело видеть первый раз в жизни такую похоронную обстановку; но изменить подобного положения вещей ни я и никто из моих, сослуживцев положительно не можем: стоим мы среди голой безлесной пустыни; на десятки верст кругом ни единого деревца или кустика; окрестные жители -- болгары -- живут в землянках, отапливая их кизяком или кукурузными стеблями; дерево продается тут чуть не на вес золота. С большими хлопотами и после долгих разыскиваний нам удалось купить несколько старых тонких досок для первого гроба; но, по общему совещанию и соглашению, признано более полезным и более человечным оставить эти доски для общей квашни для печения хлеба больным, так как кормить их теми же сухарями, от которых они заболели или доставать хлеб за 45 верст из Турн-Мугурелли, особенно в дождливое время, совершенно немыслимо; поэтому приходится самим заняться хлебопечением и может быть из кукурузной муки. Подобные кукурузные хлебы в мягком виде, только что испеченные, еще удобоваримы для здорового желудка; но чуть зачерствели -- это настоящая желтая глина, засохшая на солнце. И такими-то хлебами придется кормить больных. А больные прибывают со всех сторон; к настоящему вечеру, по словам Александра Ивановича, у нас уже более 170 человек. А тут со дня на день ожидают дела, и дела, конечно, серьезного; лазарет наш должен будет перекочевать поближе к самым позициям, чтоб успешнее подавать первоначальную помощь раненым, а эти раненые могут явиться завтра. Я уже и не пишу о том, что пушечные выстрелы слышны здесь и днем, и ночью; к этому гулу бомбардировки мы уже несколько привыкли и не обращаем на него особенного внимания, разве уж раздастся такой оглушительный залп, что наши денщики невольно загогочут и при сей верной оказии непременно обменяются несколькими остротами, все насчет Осман-паши,-- уж и достается же ему от наших денщиков,-- уж они его и так, и сяк, и на все бока... Кстати об Османе, теперь, по мнению военных людей, он окружен со всех сторон и прорваться ему куда бы то ни было очень трудно. Единственный путем его сообщений служила Софийская шоссейная дорога, но и этот путь теперь отрезан ему совершенно: на самом шоссе, у деревни Дольный Дубняк, стоит пока гвардия, на смену которой придет 2-я гренадерская дивизия; на дороге в Виддин, у деревни Горный Нетрополь, бивуакирует наша дивизия; на пути в Рахово, у Трестеника, стоит наш подвижной лазарет, на который Осман не посмеет напасть, боясь заразиться дизентерией... Кроме шуток, около нас, в окрестностях Трестеника бивуакирует много войск, особенно кавалерии: на той стороне деревни и за оврагом стоит 11-й летучий артиллерийский парк и вся 4-я кавалерийская дивизия, которая больно притесняет нас и по милости которой мы еще долго простоим в палатках, так как ее штаб и генералы заняли все земляные домики в деревне; а на этой стороне, пониже деревни, стоит также целая румынская кавалерийская дивизия и также заняла всякий уголок, в котором может поместиться человеческая фигура; еще пониже, к самому Виду, у деревни Дольний Нетрополь, стоит бригада многострадальной 5-й дивизии и румынская артиллерия. Словом, лазарет наш прикрыт почтенным отрядом и потому находится в полнейшей безопасности насчет Османа. Не хочется мне передавать все то, что я здесь слыхал от наших офицеров и врачей, посещавших румынский лагерь и лазарет. Румыны новички и младенцы в военном деле -- они в первый раз участвуют в серьезной войне, а что про них рассказывают: и палатки их лучше наших, и подстилка везде есть, и кормят солдат не ржаными сухарями, подчас зеленого цвета, а белыми пшеничными галетами, дают солдатам кофе, рисовый суп; а в их лазарете есть сенники, матрацы, подушки, одеяла, белье, хорошая пища...

Сейчас (за полночь) прискакал казак с приказом по дивизии: немедленно приступить к рытью землянок, имея ввиду зимнюю компанию... Вот тебе и новость!.. А мы-то мечтали: придем, разобьем и назад. Как бы не так! Не угодно ли зимовать в поле. Грустно. А впрочем что ж? Закопаемся в землю и попробуем, как живут болгарские полевые мыши и кроты.