Яссы, 1 октября
Если б я знал да ведал, что мы простоим здесь целую неделю, то вместо двух-трех писем я завел бы дневник и целиком отослал бы его тебе, а теперь не помню, что писал в своих последних письмах и боюсь повторений. Всю эту неделю я не выходил из комнаты: бронхит мой разыгрался было так, что Александр Иванович подумывал оставить меня в одном из здешних госпиталей; убоявшись этой угрозы, я принял решительные меры и сегодня уже на ногах; еще денек-другой -- и я буду вполне годным для дальнейшей походно-бивуачной жизни. Таким образом, я прожил в Яссах целую неделю, а города почти не видал; если что узнаю, то от других приходящих к нам, да от Александра Ивановича, который ежедневно бродит по городу, бывает у начальства и приносит нам новости. Его честная душа страшно возмущается теми беспорядками, которые допускаются здесь нашей военной администрацией, например: полевое комиссионерство, составившееся из одних жидов, выдает вместо сена такой бурьян, что порядочный хозяин не стал бы употреблять его и на подстилку своим лошадям, а, между тем, тут все высшие представители нашего полевого интендантства, но их не разыщешь в городе и днем с огнем, а если и разыщешь, то получишь одни обещания на словах, а бурьян так и остается бурьяном... Хороши и наши железнодорожные коменданты: в Жмеринке мы разгружались в полночь под проливным дождем и комендант не дал нам ни людей, ни фонарей -- и сколько было поломки и увечья; здешний комендант просто прячется от начальников проходящих частей. На всем пути от Вислы до Прута мы встретили одного только коменданта, вполне отвечающего своему важному в военное время назначению,-- это на станции Бирзула, при повороте дороги на Кишинев. Бравый уланский ротмистр и встретил нас, и пищу приготовил для солдат, и быстро распорядился о нашем немедленном отправлении; все проходящие войска только и вспоминают с благодарностью этого отличного бирзулинского коменданта. Сегодня приходили к нам наш смотритель и бухгалтер и в сильных выражениях жаловались на полевое казначейство, в котором всякий чиновник считает себя в праве хорохориться пред военными казначеями, являющимися из своих частей для получения авансов... Наш бухгалтер ходил туда целых три дня, всякий раз дожидался по несколько часов и только на четвертый добился своей очереди... А что, если бы мы в эти самые дни двинулись дальше в поход -- как тут быть? Ехать без денег? Говорят, что многие эшелоны так и двинулись вперед, оставив своих казначеев дожидаться очереди в полевом казначействе... Да всего и не перечтешь... Одно весьма прискорбное явление всего более бросается здесь в глаза: это общее недовольство всех проходящих войск на административные порядки, установившиеся в тылу действующей армии. Все жалуются на полное безучастие, даже невнимание к материальному положению проходящих войск. Говорят, что такой взгляд на вещи распространился здесь из-за Дуная после второй и третьей Плевны. Слушая рассказы очевидцев и участников в плевнинских неудачах, рассказы о систовских госпиталях, о перевозке раненых, о доставке снарядов, наши сильно возбужденные офицеры невольно обобщают все эти явления и проводят параллель между задунайскими неурядицами. А чем дальше вперед, тем, говорят, еще хуже. Может быть, все это преувеличено, может быть, намеренно из мухи стараются сделать слона; но пока дело разъяснится, настоящее положение и настроение очень не радостно... Посмотрим, что дальше будет... Жаль только, что все эти рассказы, толки, слухи, комментарии сильно парализуют то отличное настроение, с которым наши гренадеры выступили с берегов Вислы и Вепржа...
Сию минуту возвратился Александр Иванович и принес нам радостную весть: завтра в 4 ч. утра мы двигаемся дальше... Наконец-то!
