С Боткиным познакомился я несколько прежде, чем с Тургеневым. Он жил на Маросейке, в доме своего отца, и благодушествовал в полном смысле слова. Европейцем старался он быть во всех отношениях -- по манерам и вкусам, по покрою платья, а главным образом по произношению. На иностранных языках объяснялся он не особенно бойко, но зато очень хотелось ему щеголять своим акцентом. По этому поводу И.С. Тургенев потешал нас рассказом, за правдивость коего я, конечно, не ручаюсь, но во всяком случае он очень характеристичен. Боткин, уезжая как-то в Англию, выпросил у Тургенева рекомендательное письмо к г-же Карлейль, жене знаменитого писателя. Несколько месяцев спустя и Тургенев отправился в Лондон. М-те Карлейль обратилась к нему с упреками: "Что за охота вам, -- сказала она, -- рекомендовать мне вашего друга, который не знает никакого языка, кроме русского"? -- "Как так?" -- "Подают мне карточку г-на Боткина; входит джентльмен очень почтенной наружности; начинаю с ним говорить, он отвечает мне по-русски; перевожу разговор на французский язык, затем на немецкий... та же история. Я посмотрела на него с недоумением и вышла из комнаты; тем и ограничилось наше знакомство". При свидании с Боткиным Тургенев поспешил разъяснить эту загадку. "Помилуй, -- воскликнул с отчаянием Василий Петрович, -- ведь я говорил с нею чистейшим английским языком..."
Помимо таких мелких неудач Боткин, в то время как я сблизился с ним, был как нельзя более доволен своею судьбой. Наслаждаться жизнью -- вот что, по-видимому, составляло главную его задачу, и надо сказать, что в этом обнаруживал он редкую виртуозность. Принадлежал он к числу людей, которые стараются отогнать от себя всякую мысль, отделаться от всякого ощущения, способного нарушить спокойствие их духа, умеют ловить момент, пользоваться всем, что среди каких бы то ни было обстоятельств жизни представляет наиболее отрадного.
При малейшей неприятности он приходил в неистовое раздражение, шипел, проклинал весь мир, но как же мало требовалось для того, чтобы все представлялось ему в розовом свете! Он восхищался природой Швейцарии и Италии, но точно так же млел от восторга, сидя на балконе в какой-нибудь подмосковной даче, смотря на расстилавшийся перед ним далеко неказистый пейзаж; изысканный, тонкий обед был для него дороже всего, но и после посредственного обеда он чувствовал себя блаженнейшим человеком, особенно если завязывался интересный для него разговор. "Боже мой, -- говаривал он, закрывая глаза, -- как был бы я счастлив, если бы кто-нибудь прочел мне хорошие стихи..."
В такие минуты он способен был столь же безотчетно всех любить, сколько в другие ненавидеть. Боткин не отказывал себе ни в чем, но никогда не тратил на себя много, потому что скуп был чрезвычайно; иной безумно сорит деньгами и не испытывает удовольствия, а он ухитрялся насладиться даже на гроши. Все его помыслы были обращены на самоуслаждение. Тургенев говорил о нем, что когда он умрет, то надо будет положить его в гроб с трюфелем во рту.
Свободное копирование
