Наступили праздники — американское Рождество, Новый год, русское Рождество, русский старый Новый год, китайский Новый год... бесконечные танцы, приемы и вечеринки. Почти на все я ходила с Эйбом. Нам было так хорошо! Танец переносил нас обоих в другой мир, мы сливались в одно тело, мы принадлежали друг другу. Я все больше чувствовала, что теряю контроль над ситуацией. Моя плоть, казалось, четко понимала, что ей нужно. Она не намерена была отказываться от своего и подчиняться разуму. Я вспомнила Виктора: почему я не могу держать свои чувства под контролем, как это мог он? Может быть, для этого надо быть членом коммунистической партии?
Я пыталась бороться с собой. Мой дневник тех дней полон строгих лекций самой себе о «безнравственном» поведении, решений измениться. Но все было напрасно. «Бедный ребенок, — думаю я сейчас, перечитывая эти страницы, — бедный запутавшийся ребенок интеллектуальной матери, которая обсуждала все возможные философские проблемы, но никогда не поднимала вопрос о сексе!»
Когда наступил китайский Новый год, мы пошли на большой прием в конторе Эйба. Оркестр играл все наши любимые мелодии. Я перестала уже волноваться о том, что моя мама думает об Эйбе и кто он сам — рак или рыба. В этот вечер он опять сделал мне предложение. И я его приняла.
Мы сообщили новость своим семьям и натолкнулись на оппозицию с обеих сторон. Семьи жили в двух разных мирах, и им не очень-то хотелось налаживать связи друг с другом. Мама была поражена. Ее обманули мои разумные рассуждения об Эйбе и замужестве, она не подозревала, что мое тело жило независимой от разума жизнью. Она немедленно предложила купить мне билет до Шанхая, чтобы я навестила свою подругу Анну и провела с ней какое-то время. Мне было больно смотреть, как переживает мама. Если бы она купила мне этот билет месяцем раньше, я, наверное, уехала бы в Шанхай. Но теперь я не могла этого сделать. В конце концов была же у меня гордость! Отец отнесся ко всему философски: «Эйб выглядит сильным, здоровым парнем. И он Британский волонтер[ 14 ], человек, готовый защищать свой дом. Я не возражаю против этого брака».
Мои ученики, однако, чрезвычайно огорчились. Для них я была совершенно особенным, необыкновенным созданием, и уже если мне выходить замуж, то только за принца, прискакавшего на белом коне из далекой страны, чтобы увезти меня с собой, а не за какого-то младшего брата их учительницы английского! И Эдит больше не пила со мной кофе и не разговаривала.
Русские друзья моих родителей были шокированы. Это не было хорошей партией: молодой человек без всякого положения в обществе, без денег и особых видов на будущее. Такой поступок не вязался с общественным положением уважаемой русской семьи. Мои родители должны были проследить, чтобы я нашла себе более подходящего жениха!
Семейство Эйба тоже впало в отчаяние. Это была американо-русско-еврейская семья из Нью-Йорка с глубокими корнями на Востоке. Отец Эйба, Соломон, торговал пушниной. В начале века он управлял крупным семейным предприятием, организованным на дальневосточных границах России, в Маньчжурии и Монголии. Семья принадлежала к новому, быстро набиравшему силу классу русских купцов и предпринимателей, открывающих новые рынки и делавших себе порядочные состояния.
Какое-то время Соломон Биховски возглавлял отделение предприятия в Угре (Монголия), теперь это Улан-Батор. Он привез туда из России свою жену и дочь Эдит, там родился Эйб. Это их монгольское предприятие в конце концов было разрушено большевиками, но к тому времени Соломон уже переехал в Нью-Йорк. Там он вел свое дело до 1926 года, а потом переехал в Тяньцзинь с женой и младшим сыном Мартином. Эдит и Эйб остались с родственниками в Бруклине. Семья соединилась в 1930 году, когда Соломон утвердился в должности управляющего китайской ветвью одной американской компании.
С их точки зрения и с точки зрения их друзей, женитьба Эйба была катастрофой. Он был старшим сыном, только начинавшим свою карьеру, и семья рассчитывала на его финансовый вклад в семейный бюджет. Было чистым безумием жениться на нищей русской эмигрантке, когда вокруг было столько подходящих еврейских девушек из зажиточных семей.