[ГЛАВА III.]
ВРЕМЯ ШКОЛЬНОГО УЧЕНИЯ. УЕЗДНОЕ УЧИЛИЩЕ И ГИМНАЗИЯ
(1816-1822)
Необходимость дать образование подросшим сыновьям и дочерям заставила моих родителей в августе 1816 года оставить деревню и поселиться в Рязани. Отец, после перерыва, снова поступил на службу. Несколько лет служил он по выборам заседателем в гражданской палате, а потом занимал коронную должность губернского уголовных дел стряпчего.
Гимназия, состоявшая в то время из четырех классов, помещалась вместе с двуклассным уездным училищем в одном и том же доме, в котором помещается и теперь. Мы с братом поступили в первый класс училища. Ученики были разночинцы. На одних лавках с немногими дворянскими детьми сидели дети мещан, солдат, почтальонов, дворовых. Дворянство обыкновенно избегало школ с таким смешанным составом, боясь за нравственность своих детей, которых потому и держало при себе под надзором наемных учителей, гувернеров и гувернанток или помещало в пансионы, содержимые иностранцами. Но мои родители, как люди среднего состояния, не имели возможности прибегнуть ни к первому, ни ко второму способу образования. Им нужно было учение бесплатное, какими и были тогда уездное училище и гимназия. Сословное различие моих товарищей обнаруживалось и в одежде, и в прическе: одни ходили в сюртуках и куртках, снимая зимнюю одежду в нижнем этаже дома, а другие зимой сидели в тулупах и фризовых шинелях, подпоясанных кушаком или ремнем. Прическа также не отличалась одноформенностью: многие стригли волосы в кружок, а иные вовсе не стригли их, как дьячки. Наконец, возраст был заметно неровный: наряду с девятилетними, десятилетними мальчиками сидели здоровые и рослые ребята лет шестнадцати и семнадцати -- сыновья лакеев, кучеров, сапожников. Все это пестрое общество, говоря правду, не могло похвалиться приличным держанием. До прихода учителя в классе стоял стон стоном от шума, возни и драк. Слова, не допускаемые в печати, так и сыпались со всех сторон. Нередко младший класс гуртом бился на кулачки со старшим. Бой происходил на площадке, разделявшей классы, и оканчивался, разумеется, побиением первоклассников. Однажды, я помню, какой-то бойкий школьник второго класса вызвался один поколотить всех учеников первого. Но он потерпел сильное поражение: толпа одолела самохвала, наградив его синяками под глаза. Трудно представить себе положение мое и братнино среди подобных сцен. Добропорядочно выдержанные дома, неопытные ни в борьбе, ни в кулачном бою, мы были изумлены, ошеломлены происходившим пред нами. Мы не только не могли принять какого-либо участия в рукопашных свалках товарищей, но и боялись потерпеть похмелье на чужом пиру, чтобы нам не надавал кто-нибудь тумаков или не влепил бы так называемой затрещины. Нам оставалось одно -- сидеть или стоять в стороне да волей-неволей смотреть на буйную потеху. Остановить шалунов и забияк было некому: ни при училище, ни при гимназии не имелось надзирателей. Смотритель училища являлся только в учебные часы, а директор и на уроки не ходил, хотя квартира его находилась в гимназическом доме. Случалось, однако ж, но редко, что какой-нибудь учитель, живший также в гимназии и выведенный из терпения стуком и криком над его квартирой, придет угомонить развозившихся шалунов. При мирном настроении класса дело шло иначе: большинство учащихся громко повторяло уроки, остальные же занимались незатейливым завтраком: кто ел ломоть хлеба, обильно посыпанный крупною солью, кто огурцы или зеленый лук, кто печеные яйца и т.п.
