Уже слишком два года, как меня оставили в покое и моралисты, и советчики, и обличители. Много воды за эти два года утекло, и вот снова на меня пахнуло прежней атмосферой, в которой люди всё представляют себе ужасно "просто", не задумываясь вламываются в калошах в человеческую душу и, главное, судят, судят и судят... Судят сплеча, жестоко, без любви, без права, не понимая и не желая понять человека. Так часто судом своим ломают человеческую душу, ибо не дают переродиться человеку свободно, изнутри, и не дают развиться тем таинственным процессам души человеческой, которые зримы одному Богу.
Я человек одинокий, потому что питаю отвращение к механическому общению людей, а на подлинное внутреннее общение ещё не способен. Я человек общительный, потому что больше всего хотел бы научиться по-настоящему жить с людьми. Я человек, отравленный всем, чем отравлена интеллигенция: роскошью, развратом, ложью, сомнением, безволием, самолюбием. Я человек, получивший отвращение ко всей этой дряни, которой отравлен сам и отравлены те "образованные" люди, среди которых до сих пор принуждён был жить. Я человек, стремящийся излечиться от своих "духовных немощей" через народ, а потому к "интеллигенции" питающий как бы некоторое отвращение...
И вот мне говорят: с вами хотят повидаться гимназисты!..
Я, как оно и полагается для интеллигента, мысленно посылаю их к чорту и пишу записку, что "буду очень рад видеть у себя" тогда-то...
В самом деле, что за удовольствие слышать опостылевшие нудные вздохи и видеть бессильное покушение решить "проклятые вопросы", т. е. нечто такое, что надоело до тошноты, что давным-давно пережил сам, оставил позади и к чему никогда не хотелось бы возвращаться!
Мечтаешь всей душой увидеть человека крепкого, от которого чернозёмом пахнет, у которого душа на железном фундаменте терпения и веры. А тут извольте: "общаться" с каким-нибудь "неврастеником"!
Но ничего не поделаешь... "очень буду рад видеть"...
И вот пришёл он. Один. Юноша лет семнадцати. Оказывается, написал драму -- просит прочесть. Ну, Бог с ней, с драмой -- не в ней дело.
Опасения мои оправдались только отчасти: о проклятых вопросах говорили -- юноша неврастеник несомненный. Но боязнь "неприятных" впечатлений оказалась напрасной: человечек славный. Не лжёт. Искренно мучается. И серьёзно хочет разобраться в жизни. По нынешним временам -- это много.
Нарассказал он мне о своей гимназической жизни. Невесёлые рассказы. И лишний раз они убедили меня, что на интеллигенцию в массе надежд возлагать не приходится.
Милый мальчик, принёсший мне свою драму (кстати сказать, тоже из гимназической жизни), взволнованно, с глубокой печалью говорил о том, что гимназические кружки для самообразования распадаются. Что никто не интересуется ни литературой, ни наукой. Что никто не верит в большие, широкие задачи. Что мечты о будущем ограничиваются "малыми делами" . Общее настроение: сейчас ничего большего сделать нельзя, а потому надо жить потихоньку-помаленьку. Жить-поживать да добра наживать!
Я заговорил о нашей беседе с гимназистом потому, что меня поразила в ней одна черта. Или, вернее, поразило отсутствие одной черты...
А именно: народ посылает молодёжь учиться, и потому она обязана, выучившись, к нему вернуться.
В самом деле, в рассказах гимназиста было всё -- и о великих задачах, и о малых задачах, и о проклятых вопросах, и о том, кто как думает "устроиться" и жить.
И как будто бы ни одному из числа этой молодёжи не приходит в голову простая мысль: что они учатся вовсе не для того, чтобы "устроиться" потом. Что народ работает за них вовсе не для того, чтобы они потом жили в своё удовольствие, а для того, чтобы "учёные дети" вернулись к этому народу и научили его.
Народ даёт свой труд как бы авансом за ту пользу, которую мы все обязаны принести ему по окончании нашего образования. И потому, как бы ни решали юноши вопроса о своей жизни, большие они будут ставить задачи или малые, так они будут жить или иначе, -- во главу угла всех этих "решений" и соображений должна быть положена ясная, простая и бесспорная истина, что народ нас поит, кормит и посылает учиться, и потому мы обязаны вернуться к нему, в его "нижний этаж", и жить, и работать для него.
А если "учёные дети" будут жить в "своё удовольствие" или даже для "высших интересов культуры", заберутся во "второй этаж" и с высокомерием отвернутся от братьев своих, живущих внизу, -- "Старый дом" неминуемо ждёт великое падение.
Свободное копирование
