Дневник самоходчика - 123

24 апреля

Утром делаем марш в Поташ (станция Одесской железной дороги).

Вдоль полевой дороги, размолоченной бесчисленными гусеницами, открываются впечатляющие картины: по обеим обочинам шпалерами выстроились боевые машины, обратив жерла орудий на Манькивку, то есть нам навстречу. На ближних подступах к Поташу бронированные чудища стоят в два, а в нескольких местах даже в три ряда. Около самой станции лишь десятка полтора немецких танков, приняв боевой порядок, развернули свои башни назад, на юго-запад, откуда ворвались на станцию наши танки. Но это не смогло изменить ничего: настолько неожиданным был удар наших танкистов прямо в спину противника, который в результате не успел даже вытянуть со станции на марш мощные бронированные колонны, срочно переброшенные по железной дороге в Поташ для отражения нашего наступления на Умань. На самой станции — перезагруженные эшелоны с танками и самоходками, только немногие из машин успели сползти с железнодорожных платформ на землю. Среди такого-то «парада» неторопливо продвигалась наша «старушка». Наверное, если бы у нее была шерсть, она вся ощетинилась бы от такой близости своих смертельных врагов.

На некоторых немецких машинах трудились наши ремонтники (их легко можно узнать по лоснящимся, промасленным насквозь комбинезонам и телогрейкам). От ремонтников мы узнали, что несколько «Тигров», украшенные красной звездой и новым номером на башне, уже ушли бить своих удирающих в Румынию хозяев. Большая часть брошенных фашистами машин имеет различные повреждения: либо сорвана электропроводка, либо выкрошены зубья шестерни в коробке перемены передач, либо разбит орудийный прицел (у «Тигров» — великолепный цейссовский дальномер). Оптика у них богатая, не чета нашей.

А нам предстоит сдавать свою машину на СПАМ (сборный пункт аварийных машин), куда, по сути дела, она должна была быть отправлена еще четыре месяца назад прямо из Ивантеевки. Но пути начальства воистину неисповедимы…

Ремонтники со дня на день ждут платформ и машину пока не принимают, и наша «развалюха» отдыхает, грея старые кости на вешнем солнышке. Она стоит впритык к белой стене хаты, в которой разместились Орехов и Сехин. Мы с командиром устроились в доме по соседству, совсем рядом со станционными путями.

Внутренность нашего дома, включая и печь, представляет собою удачное смешение украинского и русского стилей оформления жилья. Объяснилось это очень просто: хозяин дома, железнодорожник Федор Подорников, оказался моим земляком. Он приехал сюда на работу со Смоленщины двадцать с лишним лет назад, да так и осел здесь, женился на украинке, пустил корни: у Подорниковых есть сын, ровесник мне, тоже воюет.

Жена хозяина, женщина добрая, хлопотунья, весело подтрунивает над своим «чоловиком», который почти четверть века прожил среди украинцев, но так и не научился правильно произносить некоторые слова, так что, вместо «паляныця», у него получается «полениться». «Называет булочку чуть ли не поленницей!» — притворно негодует хозяйка, нарочно перенося ударение в слове, и ловко выхватывает из раскаленного зева печи пышущие жаром, румяные паляныци, печь которые она превеликая мастерица. Ее поварское искусство мы с Николаем оценили за первой же вечерей, во время которой услышали рассказ стариков о том, как они остались живы, когда шел бой за станцию. Спасло их то, что они перебрались на житье в узкую щель, предусмотрительно вырытую хозяином, старым солдатом, под самой стеной хаты со стороны сада.

Заняв пристанционный поселок, наши начали выбивать немцев со станции. В хате Подорниковых заняли позицию, перекликаясь не по-русски, трое пехотинцев с ручным пулеметом: из окна удобно было вести огонь вдоль путей. Пулемет работал, почти не умолкая. Потом в хате разорвался снаряд, и в ней стало тихо. После боя Подорников заглянул в свою хату и не узнал ее: великолепное сооружение, объединившее в себе русскую печь с украинской грубкой, было сильно повреждено, стекла из окон повылетели, но самое страшное ожидало хозяина в другой половине дома, отделенной от кухоньки печью. Там лежали на полу в разных позах трое молодых ребят, сраженных наповал осколками снаряда. Младший сержант, очевидно командир расчета, даже не выпустил из рук пулемет Дегтярева. Старику показалось, что пулеметчик дышит. Подорников осторожно перевернул его на спину и прижал ухо к груди: сердце молчало. Старый солдат заплакал, потом, не поднимаясь с колен, бережно вынул из нагрудных карманов убитых красноармейские книжки, письма. В тот же день с помощью жены и соседей тела бойцов были преданы земле.

Рассказывал больше сам хозяин, а его хозяйка, заново переживая все, тихо плакала, орошая плечо мужа слезами. Выплакавшись, она принесла нам завернутые в белоснежную хустку бумаги. Мы перелистали книжки. Бойцы оказались казахами. Отметив в книжках дату гибели и место захоронения воинов, Николай решил отправить документы завтра же в штаб полка с Яранцевым, которого туда вызывают. Там разберутся, куда их следует переслать.