Утром приступили к осуществлению задуманного плана, однако вылезти из речки удалось лишь к вечеру. Вытаскивались давно известным, испытанным способом. Сперва уложили на берегу перед машиной, поперек гусениц, в полуметре одно от другого, несколько бревен, потом крепко связали эти бревна между собой стальной проволокой, сорванной с телефонных столбов на большаке. Получился настил, который надо затянуть под гусеницы, чтобы машина встала на твердую опору. Еще раз проверили длину настила: она должна быть хоть на метр больше длины самой машины. После этого первое бревно, лежащее под ленивцами, прикрепили проволокой к наружным краям траков обеих гусениц. Можно начинать! Включаю первую ускоренную передачу (старая КПП не позволяет воспользоваться замедленной), и мощным рывком машина втягивает с полметра настила под себя, а сама чуть подается вперед. Двигатель, конечно, тут же глохнет. После нескольких таких рывков весь наш настил оказался под гусеницами. Без этой предварительной операции нельзя приступать к самовытаскиванию в топком месте: посадишь машину еще глубже. Когда первое бревно настила смяло крылья позади, ребята перерубили проволоку и отделили настил от гусениц, а затем под ленивцами крепко-накрепко привязали новое бревно, самое толстое. Втягивая его под себя, цепляясь им за грунт и за настил, самоходка должна выйти на твердое место. Пока ребята проделывали эту работу под руководством помпотеха, я с тревогой принюхивался к резкому запаху подожженных прокладок на дисках главного фрикциона, слазил в трансмиссию, пощупал барабан главного — и отдернул руку. Нет, так вовсе угробить сцепление можно! Трогаться-то приходится на скорости около пятнадцати километров, да еще и рывком. Решаю поэтому дальше дергаться с бортовых. Бортовой и раздобыть в случае чего, и сменить легче. Для этого оба рычага поворота отвожу назад, во второе, крайнее положение, и ставлю на стопор, чтобы освободить руки. Теперь КПП отключена от бортредукторов, так что гусеницы останутся неподвижными, когда при работающем двигателе включить передачу. Вот Яранцев уже подает рукою сигнал «вперед» и отскакивает в сторону.
Раскручиваю двигатель посильнее и резко отпускаю оба рычага — машина делает короткий прыжок вперед, а двигатель глохнет. После этого вся операция повторяется сначала до тех пор, пока бревно не пройдет под машиной и не покажется за кормой. Снова обрубается проволока, бревно перетаскивается на берег и прикрепляется к гусеницам. И опять дикий вой двигателя — рывок — тишина. Медленно, очень медленно выкарабкивается самоходка на сушу. Между прыжками делаю все более длительные паузы: надо дать остыть раскаленным стальным дискам бортовых фрикционов.
К концу дня вырвались из плена! А левый бортовой, несмотря на все мои предосторожности, снова отказал из-за сумасшедших нагрузок.
Хотели было подъехать к селу, чтобы там дожидаться нового фрикциона из РТО и чтобы не таскаться по бездорожью к машине для работы и охраны, но около лесочка, на приподнятом участке покатого в сторону села поля, совершенно раскисшего, самоходка наша увязла в пухлом черноземе (местные жители в период распутицы называют его очень выразительно и точно «болотом»). Застряли мы меньше чем в километре от Багвы. Близок локоть, да не укусишь! И не только мы одни такие несчастливцы: правее нас, метрах в трехстах, стоит на открытом месте то ли подбитая, то ли просто аварийная тридцатьчетверка, лбом повернутая к леску, а между танком и леском, в низинке, сидит, закопавшись в грязь до середины бортов, гусеничный бронетранспортер (его мы обнаружили на другое утро).
На радостях (сами вылезли!) решаю, как ни устал, промазать все узлы, особенно в трансмиссионном отделении, которое более суток находилось в воде. В помощь себе оставляю самого молодого из экипажа — Вдовина. Остальные, во главе с Яранцевым, поспешили в облюбованную прошлой ночью хату — спать.
Мы с наводчиком принялись за дело. Он набивал шприц консталином и подавал мне, а я, протискиваясь до пояса головой вниз то в левый, то в правый трансмиссионный люк и посвечивая переноской, отвинчивал пробки и шприцевал каждое отверстие до тех пор, пока смазка не начинала лезть обратно.
Работа уже подходила к концу: оставалась последняя пробка на правом бортредукторе. Опорожнив очередной шприц, пячусь задом наверх, отталкиваясь руками от КПП. Лежа над люком на животе, привычно протягиваю назад руку с пустым шприцем и разжимаю пальцы. Шприц гремит по броне. Оглядываюсь раздраженно: Вдовина нет. Растревоженный, вскакиваю на ноги, окликаю товарища — молчание. Что за притча! Не мог же он испариться! Машину со всех сторон обступил холодный белый туман, небо над головой от этого кажется непроницаемо черным. Стало мне жутковато: уйти самовольно наводчик не мог. Бросаюсь к черному квадрату заднего башенного люка, спрыгиваю в темноту и натыкаюсь на Васю. Он издает какое-то сдавленное мычание. Тащу к себе за гибкий провод переноску из трансмиссии и освещаю внутренность башни. Вася навалился грудью на опущенный лоток люльки, скорчился, пальцы его вцепились в край лотка и побелели в суставах, голова бессильно повисла, а ноги судорожно скребут по грязному днищу. Осторожно трогаю его за плечо:
— Что с тобой?
— Н-не знаю, — поскрипывая зубами, мычит он. — Один раз… уже было… так… еще когда дома. — Наводчик передохнул. — Пройдет, однако.
— Да что болит?
— Ж-живот.
— Где?
— Кругом.
Выслушивая эти исчерпывающие ответы и сообразив, что в таком состоянии больной дойти до села не сможет, расстилаю брезент на не успевшей остыть надмоторной броне и предлагаю Васе лечь наверху, но он отказался, невнятно объяснив мне, что так ему терпеть легче. С минуту растерянно размышляю, как же быть.
— Ну, ты повиси, пока я за нашими сбегаю. Люки я снаружи ключом закрою: мало ли что.
Свободное копирование
