Подхоз

Подхоз

Подхоз, то есть подсобное хозяйство, организовывался ранней весной, когда ещё снег кое-где лежал внизинах и на дне многочисленных арыков. Подхозом была земля, выделяемая всем желающим на ней работать, выращивая любые овощи, ягоду или даже фрукты. Каждая городская организация имела свой подхоз, размеры которого менялись в зависимости от числа желающих там работать. Подхозы выделялись далеко за городом, на «низах», хотя иногда и на «верхах», в предгорье. Максимальный размер «частного» участка не превышал 25-ти «соток», то есть четверти гектара, а к «частным» относились участки, выделяемые многосемейным гражданам. Перед разделом участков проводилась «жеребьёвка», результаты которой были очень важными, потому что лучшими были наделы с наиболее удобным и доступным поливом. Вся окружающая город земля была поливной, иначе там ничего бы не выросло, кроме чертополоха и верблюжьей колючки. Эта плодородная земля при хорошем поливе приносила отличные урожаи, чем и пользовались трудящиеся горожане, заготавливая впрок на предстоящую зиму картошку, кукурузу, лук, тыкву, засоливая и заквашивая огурцы, помидоры, арбузы и капусту, и даже высушивая «семечки» подсолнуха, чтобы разнообразить длинные скучные зимние вечера. Конечно же мой отец был одним из первых, подавших заявку на самый большой «законный» участок, но видно было, что результатами жеребьёвки он остался недоволен. «Никогда не везёт мне в этих лотереях», только и сказал он. Видимо это была наша фамильная особенность, потому что никому из нашей семьи никогда не удавалось выиграть что-нибудь при лотерейных розыгрышах, и мне вспоминаются мои многочисленные безуспешные попытки выиграть популярную американскую лотерею, дающую право получить вид на жительство в США.

После каждой смены своего караула отец уходил пешком на двое свободных суток работать на нашем участке, который находился километрах в двадцати от города. Его заместитель по караулу, холостой рыжеволосый Петя Кудрявцев с сильно косящим правым глазом, один из многочисленных обитателей «общаги», охотно согласился «подменять» отца в случае чрезвычайных пожаров, а благоволивший к нам Кокинос милостиво разрешил эту замену. Отец возвращался поздней ночью накануне своего дежурства, прошагав обратные километры. Когда весна развернулась во всей своей красе, с цветущими плодовыми деревьями, акациями и огромными пышными кустами сирени, «пожарка» стала выделять по воскресеньям для «подхозников» старенькую «полуторку», которая отправлялась «с ранья» и возвращалась поздним вечером. В эти рейсы отца сопровождали оба моих брата, дополнительная рабочая сила.

В начале этого первого послешкольного лета у меня появился маленький брат. Я слыхал из взрослых разговоров, что он родился без волос и ногтей, и был весь «синюшный». «А где же их было взять, витамины эти?», говорила бабушка, «и то спасибо тебе, святая царица, что живы остались». Каждый вечер маленький брат мой начинал синеть, задыхаться, и его спешно заворачивали в наволочку, внутри которой был заранее нагретый песок. Мама сидела над ним и плакала. «При бедности да нежности», ворчала бабушка и добавляла, тоже утирая слёзы, «до утра не доживёт», но утром каждый раз он был живым и ровно дышал. Постепенно он «выправлялся», но тут отец «достал» для меня «путёвку» в пионерский лагерь. Я отлично знал, кто такой пионер и что такое лагерь - ведь мой младший дядя, который так и не пришёл ещё с войны, «сидел» в лагере. Но пионером я не был, а лагерь-то был пионерский. «Будешь, пока не подрос, в малышовом отряде», сказал отец. Считать себя малышом было не очень приятно, но «зато я буду в отряде», с гордостью думал я.