«Пятьсот-весёлый»
И никакой он не весёлый, а совсем наоборот-унылый скрипучий дощатый “воинский» сарай на колёсах, который катится иногда по рельсам, но чаще стоит среди голой осенней степи у какого-нибудь столба. «С каждым встречным столбом раскланивается», говорит бабушка. Мы всем «табором» занимаем «нары» в углу этого сарая на колёсах. В другом, дальнем углу, отгорожена «параша», через которую видны убегающие шпалы. Население сарая на колёсах-мрачные неразговорчивые люди. Если «пятьсот-весёлый» останавливается, то это надолго, и это может случиться где угодно и почему-то почти всегда среди голой, как пустыня, степи, поэтому самые яркие воспоминания об этой поездке-нестерпимая жажда, а пить нечего. Запас воды просто необходим, и на редких станциях, где «пятьсот-весёлый» бывает останавливается, люди выстраиваются в очереди у колодцев, водоколонок, водокачек, а самые ловкие и опытные умеют каким-то образом подзаправиться водой от паровоза.
Вот и Барнаул наконец, но «пятьсот-весёлый» приткнулся где-то на запасных путях, и мы всей гурьбой долго выбираемся из рельсовой паутины на какую-то улицу. Холодно и ветрено, а одеты мы совсем не по-зимнему. Отец уходит и возвращается на телеге, которую тащит лошадка, а рядом с ней идёт человек в огромной меховой шапке, солдатской шинели и сапогах. Все дети и поклажа теперь в этой телеге, а взрослые идут рядом. «Едем на гору», говорит бабушка. На горе когда-то у неё был собственный двухэтажный дом. Этот дом и теперь на своём месте, но уже давно не её собственность. Дом плотно заселён, а в двух комнатушках этого дома живёт семья её старшего сына, моего дяди, который уже вернулся с «самурайской» войны. У него жена и двое маленьких сыновей, так что мы будем «как снег на голову». Лошадка бодро пересекает широкую площадь с высокой колонной на постаменте. «Демидов столп», говорит бабушка. «Да не столб, а столп. Вот в Петербурге Александрийский, а у нас Демидов. Большевиков здешних Колчак расстрелял на этом месте». Теперь лошадка тащится в гору. «Песочный Взвоз», говорит бабушка.