"Дачники" М. Горького. Ленинградский Большой драматический театр имени М. Горького. 1938. Постановка Б. Бабочкина. Художник А. Босулаев.
При открытии занавеса на скамейке перед террасой, за шахматной доской сидят Басов и Суслов. Басов продолжает какой-то старый спор, и аргументы, которые он не успел предъявить своему партнеру, может быть, Марье Львовне, он сейчас выкладывает Суслову, внося в свои слова боевой пыл и некоторые остатки раздражения. Когда партнеры углубились в игру и замолчали, из-за дачи появились Марья Львовна и Влас. Басова и Суслова они не видят. Марья Львовна проводила Власа домой откуда-то, где происходило их последнее объяснение. Им трудно расстаться. "...Прощайте!" -говорит Марья Львовна, вероятно, уже не в первый раз. Влас приникает губами к ее руке: "...Мне хочется встать перед вами на колени... Как я люблю вас! И хочется плакать... Прощайте!".
Пересилив себя, Марья Львовна решительно поворачивается, чтобы уйти. Влас низко кланяется ей и, проводив ее взглядом, направляется к даче. Он подходит к террасе и видит своего патрона и Суслова - они были свидетелями его прощания с Марьей Львовной. Басов встает со скамьи, комически раскланивается и делает движение навстречу Власу. Очевидно, он хочет сказать что-то "остроумное", но его останавливает грозный окрик Власа: "Молчать! Молчать! Ни слова!". Влас идет прямо на них, и весь его вид, бледное лицо и дубинка в руке, которую он взял за тонкий конец, не предвещают ничего хорошего. Он проходит мимо Басова и Суслова, поворачивается и внушительно погрозив им дубинкой, скрывается на даче.
Если вспомнить сцену объяснения Власа и Марьи Львовны в третьем действии и сравнить ее с этим их прощаньем, станет ясно, как все изменилось для них с тех пор. Сегодня Влас уезжает отсюда. Может быть, они никогда не увидят друг друга. Сегодня кончилась его юность, начинается новая жизнь, и начинается она с тяжелого испытания. А впереди новые испытания, впереди борьба, впереди жизнь. И через всю эту жизнь пронесет он образ своей первой, чистой любви и сказанные Марьей Львовной на прощанье слова: "...не нужно ничего бояться... Не подчиняйтесь ничему, никогда..." - станут для него законом его новой жизни.
Сцена эта, конечно, печальна, но есть в ней что-то глубоко оптимистическое, и сам образ Марьи Львовны, серьезной и сосредоточенной, но не сломленной, а устремленной вперед, в будущее, должен запомниться Власу именно этими своими чертами. В сцене не должно быть никаких сантиментов. Даже Басов удивлен: "...Я знал это, но такое... эдакое
благородство... ах, комики!". Этого он не встречал еще никогда в жизни. А Суслов совершенно серьезно говорит: "А ведь она нарочно, для того, чтобы крепче парня в руки взять...".
Со следующей сцены необходимо значительно ускорить темп акта; он должен нарастать вплоть до начала ужина, до чтения стихов Калерии и Власа, стремительно приближая действие к развязке, взрыву, финалу. Никаких внешних поводов и причин для взрыва нет, все зависит только от внутреннего состояния действующих лиц. Как осенние злые, раздраженные и суетливые мухи, они вдруг закружились нестройным роем, наталкиваясь друг на друга, сцепляясь все теснее, для того чтобы в конце концов столкнуться и разлететься в разные стороны. Три предыдущих действия должны создать эту внутреннюю энергию персонажей и подготовить их
столкновение в финале. Вот почему нельзя играть теперь
каждую сцену так подробно и значительно, как это было правильно для первого, второго и даже третьего акта. Внутренний ритм каждого персонажа тревожен, стремителен. И режиссер должен добиться такого же стремительного, синкопического темпа всего четвертого акта.
После ухода Марьи Львовны и Власа на сцене быстро появляются, один за другим, остальные персонажи, говорят почти одновременно каждый о своем, тема находит на тему, реплика на реплику, как зубцы шестерни. Нет времени для пауз, для раздумий. Еще не отыграно одно событие, а на него1 уже налетело новое. Басов не успевает рассказать Юлии о подробностях взаимоотношений Власа и Марьи Львовны, а уже в том же быстром темпе выходит нагруженный свертками Двоеточие, за ним - Рюмин.
Отъезд Двоеточия, приезд Рюмина - это два разных события, - автор соединяет их в одно, которое к тому же переплетается с предыдущими, еще далеко не исчерпанными темами: сплетней о романе Марьи Львовны и сообщением о несчастье на постройке Суслова. Внутри каждой сцены завязываются узлы разных тем, разных интересов, разных событий. В этой стремительности - своеобразие акта, его трудность.
Чтобы преодолеть эту трудность, нужна виртуозная четкость в чередовании тем, в сохранении нервного, быстрого темпа и полной логичности поведения каждого персонажа. Нужно добиться полифонического звучания этих кусков, например несколько декламационному тону Рюмина должна аккомпанировать суета Двоеточия; самодовольству Басова -светская любезность Юлии, тревога Варвары и так далее.
В отличие от предыдущих актов, построенных на чередовании сцен, в которых занято по два, по три персонажа и каждая из которых представляет собой более или менее законченный кусок действия, - большая часть четвертого акта состоит из незавершенных фрагментов, на первый взгляд, разрозненных, но на самом деле тесно связанных друг с другом и объединенных одновременным присутствием на сцене почти всех героев пьесы.
Вся большая сцена, начинающаяся с выхода Двоеточия и Рюмина, - это один кусок, события и темы внутри которого необходимо четко разграничить; они должны не сливаться, а как бы входить одно в другое, составляя при всем своем разнообразии органическое целое. Сквозное действие этого несколько сумбурного по содержанию куска, как катящийся под откос снежный ком, обрастает все новыми и новыми мелкими событиями, увеличивающими его вес и ускоряющими его движение. Если в сцене не будет этого непрерывного калейдоскопического движения, как внутреннего, так и внешнего, - действие остановится, игра окажется статичной и, значит, скучной, а это, разумеется, очень опасно для спектакля.
Кульминацией всей этой сцены является столкновение Власа и Суслова по поводу несчастного случая на стройке. И хотя противники воздерживаются от открытого скандала, тем не менее атмосфера не разряжается, а сгущается еще больше. Отношения между персонажами обостряются все сильнее и сильнее: не только равнодушие Суслова к судьбе рабочих, погибших по его вине, возмущает Власа, - его приводит в ярость Басов со своими сплетнями, раздражают нытье Ольги Дудаковой, высокопарные разглагольствования Калерии... И Влас уже не считает нужным скрывать чувство злобы к "дачникам" или хотя бы маскировать его шутовскими выходками, как делал это раньше; нарастает конфликт между Варварой и Басовым; еще глубже становится пропасть, разделяющая супругов Сусловых; попытка Ольги Алексеевны восстановить дружбу с Варварой терпит полнейшую неудачу. Рюмин с его культом страдания и призывами к жалости: "Жалоба человека красива" - вызывает гнев и презрение Варвары, которую поддерживают Двоеточие и Влас.
На этом фоне взаимной неприязни, а подчас и откровенной вражды начинается диалог двух единомышленников -Шалимова и Калерии. Они понимают друг друга, их связывает идейная близость, а главное - одно и то же чувство ненависти к их общему врагу: "зверю и варвару" - демократу.
Не могу согласиться с ремаркой, по которой Шалимов говорит "скучно, лениво". Его брезгливо-холодные интонации и высокомерное барство должны быть не равнодушными, а злыми, тогда он внесет в эту сцену еще большее раздражение.
Очевидно, Шалимова продолжают мучить и вопросы творчества. Об этом свидетельствует вторая его сцена с Калерией. Он все же слишком умен, чтобы не сомневаться в себе, в своих писаниях, настроение по этому поводу часто бывает у него скверное. Но... слаб человек! Стоит Калерии, которую он считает разбирающейся в литературе, высказать горячую и несомненно искреннюю похвалу его декадентским, упадочным творениям, как настроение его резко меняется. "Благодарю вас...", - говорит он, улыбаясь, и перед нами - уже другой Шалимов, наивно-самодовольный и счастливый, как ребенок.
Этот маленький кусочек очень важен, вот почему он и выгорожен из общего калейдоскопа событий четвертого действия. Он как бы дает нам возможность заглянуть в потаенный уголок души Шалимова и объясняет многое в его поведении вообще. В этой сцене продолжается прерванная линия сюжета о взаимоотношении и взаимодействии литературы и жизни. Эта линия сейчас займет центральное место в развитии четвертого акта.
В благодарность за преклонение Калерии перед его талантом Шалимов просит, чтобы она прочитала свои новые стихи. Но когда, после довольно длительной паузы, сконфуженная, взволнованная, осчастливленная вниманием любимого писателя, молодая поэтесса спрашивает: "Хотите - сейчас?", Шалимов, оказывается, уже не помнит о своей просьбе. Разумеется, он старается загладить этот промах преувеличенной любезностью и только, проводив Калерию до террасы и убедившись, что она уже не может его видеть, "пожимает плечами и делает гримасу" (ремарка Горького).
Во время своего диалога Калерия и Шалимов находятся на сцене вдвоем, остальные разошлись кто куда, большая часть всей компании собралась на даче Басовых. Только в паузе, последовавшей за словами Шалимова о стихах Калерии, из леса выходят Юлия и Влас, который садится в стороне, а его спутница быстро поднимается на террасу и скрывается в комнатах. Оттуда, после ухода со сцены Калерии, слышен взрыв горячего спора, точно так же как это было во втором действии.
С общего выхода всех персонажей начинается центральная сцена четвертого действия, его кульминационный пункт. Все действующие лица собираются в саду басовской дачи, потому что гостеприимный хозяин решил устроить торжественный ужин в честь уезжающего завтра Двоеточия. Басов распорядился накрыть стол в саду, и сюда приходят все, чтобы попрощаться с Семеном Семеновичем и Власом (они уезжают вместе). Но начавшийся еще в комнатах спор настолько серьезен, что сразу же ставит под угрозу осуществление басовской затеи.
Замыслов, очевидно, возражая Варваре на какую-то высказанную ею мысль, говорит: "Именно эта сложность нашей психики делает нас лучшими людьми страны - сиречь интеллигенцией, а вы... . А она - грустная, тихая, застенчивая Варя, какой мы знали ее до сих пор, - отвечает такой взволнованной, страстной, резкой отповедью всему обществу "дачников", что ее речь производит ошеломляющее впечатление. На какой-то момент воцаряется тишина, которую первым нарушает Влас. Его негромко, но сильно сказанное: "Браво, Варя!" - тотчас же подхватывает Двоеточие: "Умница! Верно!".
Свободное копирование
