17 мая
Пошёл чинить зуб. Доктор Улановский или, как я его зову Уланович, вчера ездил в Териоки и теперь расспрашивал, какую хорошенькую барышню провожал я вчера. У него очень интересная ассистентка, с красивым смуглым лицом.
Вернулся домой, сделал страничку партитуры и пошёл на экзамен Лешетицкой. Наташа Гончарова отчаянно волновалась и пела отвратительно; элегантная чёрная Тонечка Попова - очень ничего. Я сидел с Умненькой и её подругой, огненно- рыжей Наташей. Умненькая спросила, откуда мои духи.
- Отсюда, - ответил я и показал на певшую Попову.
- Фу, они теперь мне разонравились! - воскликнула 17А.
Появилась Вера Алперс с элегантной фигурой, но увядшим лицом. После экзамена я подошёл к Наташе Гончаровой, мало-помалу приходящей в себя после ужаса быть на эстраде.
- Послезавтра уезжаю в Бердянск, - сообщила она.
- Быть не может! Но я желаю тебя видеть до отъезда.
- И я тебя. Отправимся завтра на Острова?
Я очень обрадовался, пообещал завтра заехать и, уступив её общество её обожателю Чупрынникову, пошёл искать Умненькую. Я боялся, что она уже ушла, но она, должно быть, меня поджидала. Мы пошли гулять. Вышли к Калинкину мосту, а оттуда к морю, вернее, к устью Невы. Но этого было мало и мы пришли в Екатерингоф. Я показал дворец. Он был пуст и отперт. Я затащил Умненькую внутрь. Каморки тесные и неуютные. На обратном пути говорили о Максе. Я говорил о последнем слове его последнего письма:
- Прощай.
Сколько дикого смысла вложено в это обыденное слово, оказавшееся последним, которое он обратил к своему единственному другу перед тем, как уйти из этого мира с тем, чтобы никогда, никогда больше не встретиться!
Свободное копирование
