23 марта
Утром малый оркестр, 4-я Симфония Бетховена и разговоры с Черепниным о том, какое неприятное впечатление производит автобиография Римского-Корсакова. Столько яду, мелочности - как будто писал заурядный человечек, а не такой большой человек, как Римский-Корсаков. Сравнивал его стиль со стилем писем Чайковского с выводом в пользу последнего. Не потому ли, что артистическая жизнь Чайковского была рядом успехов, а Римский-Корсаков был в полной тени по соседству с блестящим фейерверком Петра Ильича?
Вернувшись домой и посетив «пломбира», который накатал мне счёт в тридцать четыре рубля, я немного позанялся, одел визитку и вместе с заехавшим за мной Максом поехал поздравить двух Лид. Пока я был у Умненькой, Макс сидел в моторе. Лизочка нарядная и хорошенькая, довольно много народу, но исключительно родня, сёстры с мужьями и - о ужас - с детьми, в столовой нобельно сервированный стол и шоколад. Я пробыл десять минут - все десять болтая с Лидой; сестры старались не мешать нам. Лидочка хотела, чтобы Макс поднялся к ним, но я ответил, что это неудобно, распрощался и уехал.
Купили конфет и в половину шестого прибыли к Карнеевым, к которым были званы обедать. У них мы встретили представителя неприятельского лагеря Георгия Захарова. Его познакомили с Максом и глухая вражда двух лагерей закипела. Нам с Максом сразу удалось занять позицию горячими рассказами о предстоящем майском путешествии, причём мамаша шутя просила взять Лиду и Зою с собой. Жоржусе было не по себе и он даже жаловался на это Лиде. Однако за обедом он оправился, был мил и остроумен, хотя часто остротами Бориса. Вскоре после обеда Жорж уехал, мы же с Максом просидели до десяти. Домой шли пешком.
Свободное копирование
