Сергей Прокофьев. Дневник - 190

23 января

Самочувствие так себе. Без четверти девять был в Консерватории, малый оркестр. Сегодня у нас дебютировал С.Соловьёв. Машет ничего, с надеждой, но до того несмело и сам до того несчастный, что и жалко и сочувствуешь несчастному.

Распростился с Черепниным, встретился с Максом на городской билетной станции, взял билеты на сегодня «Kp.1C», взял фотографии у Каспари, взял деньги в Международном, возобновил абонемент в Мариинском, зашёл в Консерваторию и в четыре был дома.

Теперь восемь часов, чемодан собран, Макс звонит по телефону, что выезжает за мной на таксомоторе, мы едем на концерт Романовского, сидим там полчаса и прямо на вокзал. Поезд идёт в 9.30. Едем на день в Никополь, а оттуда в Крым до третьего февраля. Кончаю, надо побыть с мамой перед отъездом. Она же завтра едет в Москву.

Здесь дневник мой прерывается на время путешествия, но взамен его являются путевые записки, которые писались мною и Максом, по очереди. Юмористический их тон свидетельствует о нашем отличном настроении, да и вообще поездка удалась и была чрезвычайно приятна и освежительна. С Максом мы незаменимо подходим друг другу и прекрасно спелись. Редко бывает, когда два сходных человека найдут один другого. Мы нашли. Итак, переписываю сюда наши путевые записки[1].

Глава 1. Отъезд.

Макс:

Вот счастливцы, восклицали барышни. «Счастливой дороги» - усердно кланялись «начаенные» служители.

Я:

После свистка мы, целуя руки направо и налево, перешли с платформы вокзала на платформу вагона и мягко отбыли из Петербурга.

Глава 2. Дорога.

Нашей мечтой был новый состав поезда и мечта осуществилась: весь поезд был новый... за исключением нашего вагона. Накинув на плечи наши лёгкие шарфы, мы покинули купе и пошли в вагон-ресторан чай пить и писать приветы.

Глава 3. Никополь.

Макс:

Выйдя из вокзала в Никополе, мы сначала искали глазами лодку, чтобы поехать к Моролёву, но оказалось, что это Венеция лишь наполовину: хотя и сплошь одни каналы из грязи и воды, но ездят на четвероногих гондолах. Опасливо мы сели в тарантас и поплыли. Переплыв почти весь город, мы причалили к подъезду одного каменного дома. Раздалось щёлканье «кодака» и Моролёв схватил Сергусю в объятья, оповещая, что он снял наш торжественный въезд в ворота. Василий Митрофанович живо усадил нас за стол, потчевал пирогом и абрикотином. Сам он бойко хлопал водку, быстро и оживлённо говорил и очень суетился, производя в общем симпатичное впечатление.

Не успел Серёжа проглотить последний кусок, как уже был посажен Василием Митрофановичем за рояль, и началась никопольская казнь, отличавшаяся от египетских тем, что вместо одного длилась полтора дня. Серёжа играл целые фолианты, за которыми на рояле появлялись новые. Почти вся библиотека Моролёва перебывала на пюпитре рояля. Часа в четыре Серёжа умолил Василия Митрофановича отпустить его побриться, на что тот весьма неохотно согласился и с сожалением открыл нам дверь, просмаковывая мысль о вечернем длинном концерте, который он злодейски замышлял.

В половину одиннадцатого Серёжа, бледный, лежал на диване, виски его были смочены уксусом, и он беспомощно прихлёбывал воду с вином. Но Василия Митрофановича это зрелище трогало мало и он всё приставал: «Ну Серёжа, сыграй первую часть и финал! Ведь тебе это всё равно что наплевать, а мне удовольствие...».

Но Серёжа был так эгоистичен, что не хотел доставить Василию Митрофановичу удовольствия, а вместо того «схватил в охапку кушак и шапку и был таков». Мы долго бродили по водам, пока Василий Митрофанович дома угощал гостей ужином и «Серенадой» Рахманинова. Решив удрать завтра с двенадцатичасовым поездом, мы коварно вернулись домой. Василий Митрофанович положил нас спать и мы мгновенно «пошли ко дну».