17 января
Черепнин приболел, и сегодня я должен был сделать репетицию без него. Вместо репетиции получился один срам: не пришли певцы, которым неясно втолковали о репетиции, а репетировать с оркестром без них - нелепо. Я с большим трудом заставил оркестр пройти «Снегурочку» и через полчаса распустил их. Флейтист Шифрин всё время паясничал и безобразничал, а по окончании репетиции, когда я сказал ему, что это стыдно, извинялся. Затем я отправился к Черепнину, который просил доложить ему о результате репетиции. Он заставил сыграть моё «Скерцо», смеялся и просил расписать на партии, чтобы сыграть.
На урок Есиповой не пошёл - не совсем готова соната «b» Шопена. Вообще я мало занимаюсь фортепиано, а Калантарова сказала сегодня, что она меня перед Рождеством слышала играющим у Есиповой и нашла большие успехи.
У Макса не в порядке горло, и он не пришёл. Я один добрался до Перетца, поел, и чтобы убить предурочное время пошёл назад через набережные и мимо Умненькой.
В коридоре встретил Венцеля и заговорил с ним. Была рекреация научных классов, и много девиц прогуливалось по коридору. Три девицы, идя обнявшись мимо нас и услыша «ты» и «ты», остановились как вкопанные. Но они не ошиблись: я сидел на кончике стола, Венцель восторженно стоял передо мною и мы разговаривали на «ты». Забавно, право!
Шагая домой по Никольскому переулку, я почему-то думал, что под широкой улыбкой Умновой скрывалось равнодушие...
Вечером мы с Максом сели в «туриста» и поехали в Народный Дом на «Пиковую даму». Новый зал Народного Дома произвёл на меня великолепное впечатление своим простором, массой места и воздуха. Жалко думать о нашем консерваторском, сравнивая его с ним. «Пиковую даму» я приготовился слушать с большим удовольствием. Первая картина мне не доставила такового. Но начиная со второй и до последней я наслаждался, хотя последняя нелепа и расхолаживает впечатление. Она должна начаться появлением Германа, выкинув всё предыдущее как ненужное и отвлекающее от самой драмы. «Что наша жизнь» - странно и ненужно, равно как не нужна последняя страница оперы. Очень жаль, что первая встреча Германа с Графиней мало иллюстрирована музыкой. Вообще же в опере много растянутого и ненужного не только сценически, но и музыкально. Зато сцена у Графини гениальна от первой ноты до последней, да и не одна эта сцена.
Мы с Максом много и горячо говорили о моей опере, за которую я примусь, окончив Консерваторию. Мне пришла в голову идея, что опера могла бы быть безумно интересна, если бы героем для неё взять не выдуманное лицо, никому не нужное, а... Пушкина!! Его блестящая жизнь и стремительно драматический конец - и гениальное обаяние его личности, дорогой для всякого, дали бы такое привлекательное либретто, с которым не сравнится ничто другое. А Пушкин, пишущий письмо к Геккерну, исторически верное письмо, - какая потрясающая сцена! Письмо Татьяны бледнеет перед этим письмом. А вся эпоха! А Глинка, обдумывающий «Руслана»!
Свободное копирование
