Сергей Прокофьев. Дневник - 129

1911

10 января

Рождеством я недоволен. До Нового Года возился с окаянным фурункулом, да и вообще был не совсем здоров - делом занимался плохо, а настроение духа было тоже так себе, на тройку с крестом. Надо было пересмотреть мою «Ньетточку»[1], основательно починить её и сделать достойной исполнения - но вот уже половина января, а я ещё не кончил с нею. Вторую часть оставил без изменений, первую кое-где дополнил да инструментовку подчистил, а третью переделал основательно: сильно расконтрапунктировал и переинструментовал, но общий план оставил без единого изменения. Остались ещё не пересмотренными четвёртая и пятая части. Посвящу её Черепнину и сделаю это с большим удовольствием. Кажется, он ставит её выше «Снов» и очень любит.

Очень хочу поехать в Москву, главным образом, из-за Юргенсона. Надо постараться поиграть на Музыкальной выставке. У меня есть что сыграть.

На второй день Рождества навестила меня Тоня, мы сидели в швейцарской и болтали. А затем я замотал шею шарфом и мы пустились гулять по Питеру. Гуляли всюду, до Васильевского острова включительно, и первый раз после долгих разов не поругались.

Новый Год встречали у Раевских, так. по-домашнему. Учились в бридж играть.

Первого числа делал визиты: четырнадцать.

Второго был у Рузских, где я стал совсем своим человеком. Николай Павлович размилейший человек и очень меня обожает, дочки тоже мои друзья, хотя и ругаемся иной раз. особенно с Ирой Николаевной. Играли трио с Николаем Павловичем и Колаковскнм, новым профессором Консерватории - всё это хорошо; а шестого поехали к Коншину, управляющему Государственным банком, который был у Рузских и пригласил нас заглянуть поиграть к нему; это уже совсем шикарно.

Третьего числа с Борюсей поехали в Царское к Анне Николаевне, которая там проводит Рождество и которая приглашала нас в гости. Конечно, играли в «винт». Мило и скучно.

На обратном пути, стоя на площадке вагона, философствовали с Борисом. Я по какому-то поводу сказал, что он сухарь: сухой и чёрствый человек. В ответ на это он мне сделал весьма солидное разъяснение.

Главной задачей своей жизни он поставил музыку и служение ей. Но для того, чтобы достигнуть совершенства, он чувствует, что ему много надо работать. Между тем, он знает, что обладает счастливым свойством привлекать к себе людей, как мужского, так и женского пола, и при желании мог бы иметь много друзей. Но так как он способен увлекаться и затягиваться («как начну пить, так не поручусь, что не напьюсь пьяным...»), то он держит себя в руках, часто обрывает людей своей сухостью и холодностью, дабы отнюдь не отвлекаться от своей главной работы - над музыкой. Иногда он чувствует себя одиноким, но те шаги в музыке, которые он делает благодаря своей работе, с толикой окупают его жертвы - и удовлетворяют его.

Я ему ответил, что. быть может, он прав, я ему не возражаю, но для меня такая программа жизни слишком чужда.