Нечего и говорить, что мы с Асей были вполне беззаботны и радостно предавались деревенской свободе и милым занятиям. Сестра Софа, не имевшая никакого касания к хозяйству, тоже не знала забот. Отец, совершенно устранившийся от сельского хозяйства, бесконечно наслаждался вольным воздухом, природой, прогулками и возможностью проводить все лето с семьей. Он, разумеется, не оставлял и летом научных занятий: собирал растения, разыскивал новые виды, определял их, описывал и т. д. Но ведь в этом была одна из больших его радостей. В общем, все были довольны и веселы. Читали довольно много, мы с Асей упивались Шекспиром, старшие сестры читали, главным образом, английские романы в издании знаменитого Таухница. Конечно, все читали журналы. Иногда мать потешала нас, читая вслух что-нибудь вроде рассказов ныне забытого Слепцова или пьес Островского, с редким искусством и чувством юмора. В темные или ненастные вечера, при зажженных лампах, отставив обеденный стол к стене, мы, сестры, танцевали иногда вчетвером кадриль под звуки модной тогда музыки "Fleur de the" {Чайный цвет (фр.).}, составленной из мотивов оперетты Лекока. Отец со старшими сестрами, а иногда и мать посещали зимой Михайловский театр, где были в то время казенная и очень хорошая французская труппы, и говорили, что в оперетке "Fleur de the" смешили всех до упаду два комика Tetar и Pechna (Тэтар и Пэшна), которых отец талантливо изобразил своим бойким карандашом в китайских костюмах. Мы с Асей писали иногда стихи на одну тему, например, "Замок". Судьей нашего искусства была всегда сестра Катя. Стихи эти не сохранились, и вряд ли стоит об этом жалеть. Сестра Софа не писала стихов, в свободное от прогулок время она только читала, мечтала и вышивала по канве полоски для украшения полотенец или рубашечек с широкими рукавами, которые носили в семидесятых годах барышни - с темными юбками, цветными кушаками и бусами - под названием "русских костюмов". Вышивание полотенец было тогда очень в ходу: на одной из групп, где изображены три сестры Бекетовы (четвертая была уже замужем) и Вера Л., у всех в руках расшитые полотенца. Эта группа у меня есть так же как и кабинетный портрет сестры Аси невестой в расшитой рубашечке и переднике и темной юбке с шелковым кушаком, с завязанным сзади бантом. Юбка была темно-коричневая, шерстяная, конечно, со шлейфом, а кушак красный с белым. Сестра Катя никогда не носила таких костюмов, справедливо находя, что они к ней не идут, но я носила. Не могу сказать, чтобы они шли к моей худощавой фигуре, но по крайней мере у меня была длинная и густая коса, что более подходит к русскому стилю, а у Кати - прическа с локонами, а, впрочем, сестре Софье и Вере Л. локоны не мешали, они даже вместе снялись в этих костюмах, составив милую поясную группу с двумя головками - белокурой и черноволосой. Так-то поживали мы в Шахматове целых три лета, но в 1878-ом году произошло событие, нарушившее наше мирное житие. Ася сделалась невестой, и жених ее, Александр Львович Блок, посетил Шахматово. Это посещение оставило мало хороших воспоминаний. Александр Львович озадачивал всех своими парадоксами и непривычными для нас мнениями. Многое говорил он, вероятно, из духа противоречия, в пику заботливым родителям, а, впрочем, трудно нам было тогда понять этого демона жестокости и эгоизма с нашими старыми понятиями о гуманности, семейной любви и пр.
Александр Львович проводил большую часть времени вдвоем с невестой, мы видели его мало. Очень характерно, например, было то, что, когда у его невесты заболели зубы и мать попросила сказать, что ей бы не следовало гулять в сырые вечера, Александр Львович ответил, что болезнь придает утонченность, так что нечего стесняться этого нездоровья. Вообще же во время своего пребывания в Шахматове он был очень требователен и тяжел с невестой и так расстроил ей нервы, что она была уже далеко не так весела и беззаботна, как прежде. Доказательством этого служат стихи Александры Андреевны, написанные ею значительно позже, как воспоминание прошлого, привожу их почти целиком.
Сирень распустилась. Мне душно в саду.
По узкой дорожке я тихо иду.
Уж смерклось, и льется сильней аромат,
Раскрылись цветы и со мной говорят:
О, вспомни, как здесь он тебя обнимал,
Как страстно и нежно тебя целовал,
Как здесь проводили вы долгие дни,
Как в сумраке теплом сидели одни.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И птицы ночные летали кругом,
И месяц сиял над спокойным прудом,
Дрожали в груди под дыханьем весны
Весенние песни, весенние сны.
О, вспомни, как милый тебя проклинал,
Как гневно, жестоко тебя упрекал,
Как плакала ты, как молилась тайком
Здесь, в тихом саду над тенистым прудом.
О, вспомни, как здесь ты несчастна была,
Как смерть призывала и смерти ждала,
Как мучилась тяжко, всем сердцем любя
Того, кто терзал беспощадно тебя.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Страданья и радость опять вспомяни,
О прошлом далеком еще раз вздохни.
Пусть слезы помогут навеки простить,
Но горечи тяжкой с души им не смыть.
Санкт-Петербург. 26 апреля 1883 г.
Глава XVI
Отец поэта Александр Львович Блок
Приведенные в предыдущей главе стихи свидетельствуют о том, как много приходилось терпеть моей сестре Александре Андреевне еще невестой от тяжелого характера Александра Львовича. Как это часто бывает, она, балованное дитя всей семьи, своевольная, шаловливая, вполне подчинилась не только мужу, но и жениху. Она даже не жаловалась на него и не думала с ним разорвать.
Свободное копирование
