Дневник словесника - 54

2 марта  

Словесницы все угнетают меня своим отношением к делу. Небрежное отношение к грамматике привело к провалу двух пробных уроков, которые им придется передавать (в прошлом году из Мучениц ни у одной не было провала, а ныне из 6 провалено уже 2). По словесности пришлось выбросить из Толстого «Воскресение» и обзор позднейших его произведений. что прежде всегда проходили. Да и то, что успели пройти, пройдено крайне невнимательно и без всякого интереса. Одним словом, нынешний состав учениц и их отношение к делу как раз вогнали меня в ту программу, которую пришлось представить мне в округ после полученного оттуда замечания. Реакция давит таким образом не только со стороны начальства, но и со стороны учениц. К слабому развитию нынешних словесниц и не отрицаемой и самими ими лени прибавляется в последнее время еще какой-то дух противоречия, разжигаемый в них все той же И-и, которая в последнее время как бы объединила своих подруг или, вернее, подчинила их своему влиянию, вследствие чего у группы словесниц получилась своя довольно пессимистическая физиономия, отличная от общей физиономии класса. На днях, например, когда у нас шел разбор личности Левина из «Анны Карениной», И-и вдруг заявила от имени всех словесниц, чтобы я рассказал им биографию Некрасова. Я был удивлен этой выходкой и возразил, что такое заявление может быть поставлено только в ряд с их отказом взять сочинение домой, так как довольно странно было бы прервать на половине характеристику Левина и перескочить к биографии Некрасова, когда они не знают даже более важной для разбора «Анны Карениной» биографии Толстого. Но видя, что Толстой, очевидно, им совершенно не интересен (даже наиболее способная из них И-и до самого конца так и не удосужилась познакомиться как следует с его биографией), я со следующего раза, когда окончили «Анну Каренину», начал проходить Некрасова. Но в первый же день, когда им задано было прочесть автобиографическое стихотворение Некрасова, из девяти словесниц явилось только двое, и урок не состоялся. А на следующий день, хотя и явились в класс, они обнаружили такие знания, что пришлось поставить 2 двойки.

В последнее время такое отношение к делу и оппозиционный дух словесницы попытались перенести и на мои общие для всего класса уроки. И-и, например, редко слушает, когда я рассказываю, и никогда ничего не записывает, возражая странным аргументам, что лучше отвечать собственными соображениями, чем повторением чужого (как будто знания можно заменить одними соображениями). Так же ведет себя она и ее ближайшие подруги и на педагогике. А когда я спросил ее, то знания оказались очень слабыми, и она получила тройку. Для самолюбивой «первой ученицы» это было обидно, и она свалила вину на меня, говоря, что балл поставлен несправедливо. Когда же она заявила, что так думают «все», то мне пришлось сказать перед классом, что постановка балла вещь субъективная («зависящая от настроения», — добавляет И-и), зависящая не от на строения, — возражаю я — а от того, кто что считает более важным в курсе. Когда спор с И-и пошел и дальше, остальные ученицы стали ворчать, что этот разговор для них вовсе не интересен. И я перешел к уроку. Но во всяком случае попытка И-и настроить против меня класс оказалась, как мне кажется, неуспешной. Такого результата, как на словесности, во всяком случае, не получилось.

Впрочем, на одном и общем уроке у меня вышел с восьмиклассницами небольшой конфликт. Девицы были сегодня отчего-то в особенно оживленном и веселом настроении (одна из них в начале урока хохотала до истерики) и сдерживать их было очень трудно, особенно одну группу, которая, несмотря на замечания, продолжала со смехом читать какое-то приложение к «Сатирикону» и ничего не слушала. Когда я кончил спрашивать и до звонка оставалось еще минут 10, я предложил докончить заинтересовавшую их статью из «Свободного воспитания». Но так как в этой статье дальше шли уже общие выводы по поводу опыта одной свободной школы, то ученицы оказались не особо расположенными читать ее и предложили лучше почитать приложение к «Сатирикону». Я возражал, что за это еще, пожалуй, пропечатают, и убеждал их, что, прочитав фактическое сообщение о школе, полезно познакомиться и с выводами. Потом, подойдя к парте, взял у них «Сатирикон» и положил вместо него «Свободное воспитание». С-на начала читать, но мысли ее были, видимо, рассеяны смешной книгой, и она начала запинаться в словах, в пунктуации и заявила, что не понимает. А когда я полушутливо заметил, что, очевидно, кроме «Сатирикона» они ничего не в состоянии сегодня понимать, С-на обиделась и отказалась дальше читать. Л-я, которой я предложил, тоже отказалась. И тогда я, обиженный в свою очередь их упрямством, придал уроку официальный тон и начал спрашивать по методике арифметики.

3 марта  

Вчерашний конфликт благодаря хорошему отношению ко мне класса прошел бесследно, и сегодня на уроках мы опять мирно беседовали. На методике русского языка я знакомил с книгами для классного чтения и, в частности, с книгой Тулупова и Шестакова «Новая школа», запрещенной теперь для школ. Ученицы заинтересовались помещенными в третьей части «Новой школы» статьями о свободе, равенстве и братстве. С-на прочла их вслух, а остальные внимательно слушали. Потом разбирали принесенные мной сочинения но педагогике. Многие писали характеристики девочек и написали очень недурно. Несколько из них прочитали в классе и слегка обсудили.