В конце ноября в общежитие вдруг пришло письмо от Славы. Через московское адресное бюро он узнал адрес моего проживания в Москве и вуз, в котором я учусь. В письме было обозначено место нашего предполагаемого свидания. Вот когда мне пришлось крепко задуматься и вспомнить Валентина. Когда мы встретились с Валентином, ему было 19, мне 17 лет. Мы дружили несколько лет. Не один раз у него была возможность воспользоваться моей доверчивостью. Я видела, как Валентин гасил свое желание, оберегая меня, заботясь обо мне. Когда у него могло сформироваться чувство бережного отношения к своей подруге? Ведь с 9 лет он жил в детском доме, и близорукие воспитатели называли его бандитом, не иначе. Слава, выросший и воспитанный в семье, в 17 лет был уже опытным мужчиной. Удовлетворение любых его желаний, в том числе и сексуальных, было прервоочередным в наших отношениях. Удивительно то, что не я усомнилась в искренности его чувства ко мне, а он. Он позволил себе то, чего никогда не позволял себе честный и искренний Валентин: Слава решил проверить силу и искренность моего чувства. К концу 1954 года я уже знала, что проявившееся в нем в 1953 году недоверие, будет неизбежно проявляться и дальше. Будут сцены ревности, выяснения отношений, - все, чем мне просто некогда было заниматься, на что у меня не было ни возможностей, ни сил, ни желания растворяться в его сексуальных запросах и претензиях. Я знала - их последствия будут лишь моей заботой. И знала не только из чтения художественной литературы. Я не могла простить ему недоверия.
Мне вспомнилась Вера Михайловна Батурина. В 1942-1943 годах ее посещали красавцы-офицеры, тыловые интенданты. Они снабжали ее продуктами. И вот я вижу ее лежащую на постели и истекающую кровью. Мне приходилось все стирать и убирать в ее комнате – об этом никто не должен был знать, предупредила она меня. В 1947 году удовлетворение основного инстинкта одним из сотрудников нашего детского дома (выше я уже писала о нем) сломало судьбу моих братьев, шедших со мной от дома младенцев, - Миши Бурлакова и Вени Филиппова. В 1948 году я уже знала, что Вере Михайловне приходилось делать нелегальные аборты. В этом, 1948, году в нашу спальню самых старших девочек детского дома переживать последствия беспредельной симпатии к ней Петра Николаевича Корчагина приходила наша воспитательница, красавица Нина Кузьминична Лукс. Кровью расплачивалась она за то, что Петр Николаевич предоставил ей возможность уходить с работы раньше на занятия и окончить в Мары учительский институт. У моей Нины Петровны было иное представление о любви. Поэтому она и осудила мою связь со Славой и разрыв с Валентином. Она могла, как и Нина Кузьминична Лукс, окончить в Мары учительский институт. Но она не пошла таким путем, оставшись до конца только с дипломом Руднянского педучилища. Закрываю глаза и вижу перед собой Зою Матвеевну с подбитыми глазами, в синяках вспухшие и обкусанные губы. Она явилась на утреннюю смену после ночных прогулок к солдатам полка, располагавшегося через дорогу от детского дома. Явилась «воспитывать» нас. Она оправдывается перед нами ложью, которая была сутью ее натуры. Очень некрасивая внешне, она была такая же и внутри себя. Кощунственно, но она не вызывала у нас сострадания. Такая «любовь» меня не устраивала, она вызывала у меня чувство отвращения. Я отторгла ее в 1954 году, отторгала и потом.
Это были давние горестные картины, оставившие неприятный осадок в моей душе. Главным было другое – я понимала, что с возобновлением связей со Славой все мои силы и время придется затрачивать на удовлетворение позывов его похоти. После непродолжительных сексуальных связей со Славой, половое влечение не стало определяющим в моем отношении к нему и к противоположному полу в целом. Я была на три года старше его, и моя жизнь уже многому меня научила. Было очевидно – ничего другого, кроме секса, Слава не мог предложить мне. И для себя я решила тогда: «Ты лучше будь одна, чем вместе с кем попало» (из Омара Хайяма). Чувство утраты я уже преодолела и пережила. Поэтому без колебаний я уходила от необходимости кривить душой, сделав следующий в моей жизни решительный и целенаправленный шаг – я порвала со Славой, отправив ему следующую записку: «Прошу меня не беспокоить. Мне и без этого трудно. Я не игрушка, которой можно развлечься, когда становится скучно. Мне от тебя ничего не нужно. Слишком много сил и веры в человека унес ты. Довольно. Я буду много работать и прошу оставить меня в покое. Катя». Он вернул мне эту записку с припиской: «Ты не умеешь любить». Так, как представлял любовь Слава, я действительно не умела любить. И такой любви не хотела. В памяти моей жил пример иного проявления любви – любви трогательной, нежной, заботливой, любви, ответственной за жизнь, движение и развитие того, кто оказался в орбите твоей жизни. К сожалению, только много лет спустя я смогла понять и оценить любовь Валентина. Он первый сумел показать мне, что любовь – это огромный труд. На такой труд, связанный с исключительным самоотвержением, Слава не был способен. И я ушла от него. И сейчас, на склоне лет я убеждена, что истинная любовь не сводима к сексу. Один секс – это проявление страсти, это проявление животного начала в человеке, хотя животные, в отличие от людей, чувствуют, обусловленную природой, меру.
У этой истории было продолжение – ближайшие годы показали, что в этой ситуации решение мне было подсказано моим ангелом-хранителем. Слава вскоре женился и сексуальную несогласованность со своей женой решал с топором в руках. Много усилий и средств понадобилось его отцу, чтобы спасти сына от тюремного заключения. Нужны мне были такие приключения?
Свободное копирование
