29 декабря, пятница.
Вот что рассказывают: вскоре по возвращении государя, с.-петербургскому главнокомандующему подали или подложили безымянное письмо с эпиграфом: now or never {Теперь или никогда (англ.).}, в котором заключались очень здравые мысли, благонамеренные суждения и множество дельных замечаний о настоящей политике нашего кабинета и об отношениях наших к другим европейским державам. Между прочим, неизвестный сочинитель письма изложил также мнение, что, несмотря на победы Бонапарте, не должно оставлять его в покое и давать ему усиливаться, а, напротив, беспрерывно воевать с ним и тревожить его, хотя бы то было с некоторыми потерями; что настоящее время есть самое удобнейшее для того, чтоб соединенными силами иметь над ним поверхность, и что если это время будет упущено, то с ним после не сладишь: now or never.
Генерал Вязмитинов, получив это письмо, представил его государю, который не токмо не прогневался на смелость сочинителя письма, но пожелал даже узнать его и потому приказал обвестить чрез полицию с.-петербургских жителей и вместе публиковать в газетах, чтоб тот, кто обронил бумагу с надписью "now or never", явился к нему, генералу Вязмитинову, без всякого опасения. Премудро и премилосердо! Полагают, что это письмо сочинял какой-нибудь иностранец, потому что некоторые выражения не совсем-то русские.
Сегодня спектакль в пользу актеров и актрис г. Столыпина. Дают "Прекрасную Арсену", а скрипач Элуа играет концерт на скрипке. Поехал бы, если б давали не "Арсену". Впрочем, и лучше: отправлюсь с братом Иваном Петровичем Поливановым к Робертсону в фантасмагорию и кинетозографию: ничего этого я еще не видал.
Любезные мои немцы и немки пеняют мне, что я давно у них не был и они не видали меня в третьей части "Русалки", которую третьего дня давали в первый раз. Они думают, что возвышенные цены были тому причиною, и уверяли меня, что я всегда имею свободный вход в театр без всякой платы. Взяли с меня слово, что непременно приеду к ним под новый год в маскарад. Это добродушное их объяснение и приглашение заставило краснеть меня и будет стоить мне недешево.
О самолюбие! ты наших дней отрава.
Штейнсберг болен и болен опасно, между тем ему не дают покоя. Боюсь, чтоб мы не лишились его: Штейнсберга никто не заменит. Какой актер и какой человек! В последнем отношении если кто наиболее приближается к нему по качеству ума, так это разве трансцендентальный пастор Гейдеке.