Одиночество. Борьба за самостоятельность
Училась я в гимназии в 7 классе хорошо, хотя учить уроки было некогда — много работы было на Курсах и по дому. После приезда переписывалась с мальчиками из интерната, в том числе с Васей Пехуром. В одном из писем он спрашивал меня, "гадают ли у Вас на святки об имени суженого".
В январе 1917 года я действительно гадала и написала ему правду: "Вася". А было это так: после 12 часов ночи мы, девочки, собрались у моей подруги Иры Сабанеевой, выскочили на мороз и побежали вверх по Никольской улице, завидев там стоявшего извозчика. Я быстро бегала (даже брала призы) и первая спросила его имя. Извозчик спросонья сказал: "Василий". После этого письма наша переписка с Васей Пехуром прекратилась. Когда я, будучи уже взрослой, рассказывала об этом мужу Василию Николаевичу и сыну, они не верили. И вот недавно среди старых писем я нашла письмо Пехура и была счастлива доказать, что это была не выдумка, а действительность.
Я увидела Василия Николаевича Москаленко в первый день приезда в Киев. Конечно, сразу влюбилась. Уж очень он был красив. Василий Николаевич, будучи 27-летним холостяком, на меня, 16-летнюю девочку, не обратил внимания. Но я, вернувшись в Саратов, хвалилась перед подружками — рассказывала, что у меня роман, что я обручилась, а мать его благословила, и что он вот-вот приедет, или я уеду к нему. Но революция и годы гражданской войны разлучили меня надолго с Киевом. И следующая встреча состоялась только в 1921 году.
Осенью 1916 года умер дедушка Яков Федорович Кноте. Вновь съехались в Саратов все дети (кроме Антонины Яковлевны из Коканда). Похоронили дедушку рядом с мамой в стальном гробу, чтобы после войны перевезти в Гродно. Но помешала революция: Гродно стал польским, а в 1924 году Лютеранское кладбище в Саратове было ликвидировано, и на его месте построен завод и дома. Из-за военных действий сообщить в Гродно бабушке о смерти дедушки не было возможности. Она узнала об этом гораздо позже.
1916 год был самым тяжелым для меня еще и потому, что во мне все больше укреплялось чувство, что родственники меня кормят, учат, одевают из милости и я им всем обязана. Я помню, что на следующий день после того, как я узнала о смерти папы, в моем сознании укоренилась мысль, что я должна стать для родственников кем-то вроде "кухарки", бесплатной прислуги, и я взялась за это дело сама, без принуждения старших. Еще живя в мамином доме с тетей Амалией Федоровной, я вставала в 6 часов утра и бежала на базар за молоком, хлебом, овощами и фруктами, потом — в гимназию, а после уроков убирала комнаты, стирала… Тетя одобряла мои старания, хвалила меня и не запрещала. Но когда с осени 1916 года я начала жить у тети Екатерины Яковлевны, мой труд не только принимался как должное, но и понуждался.
Свободное копирование
