Некоторые истории тех лет остались в памяти на все мои последующие жизни. Когда была сдача Старого Арбата – первой пешеходной улицы в Москве, одного из моих объектов, – нужно было повесить большое количество шаров-фонарей. Высшее руководство решило, что фонари должны быть сделаны под старинное русское стекло золотистого цвета.
Мне нашли на Царицынском стекольном заводе стеклодува Витю, который сказал, что знает секрет этого стекла от отца и деда. Витя согласился изготовить требуемые пятьсот фонарей, но поставил очень конкретные условия.
– Работать я буду только по субботам, воскресеньям и праздникам, – заявил он. – В выходные дни двойная оплата труда, по праздникам – тройная. И еще чтоб после каждой смены лично от начальства я получал бутылку водки…
Все его условия пришлось принять безоговорочно: Витя сроду не был партийным, а разговоры о Москве – столице нашей Родины, его волновали гораздо меньше, чем регулярная выпивка.
Витя тут же приступил к работе: он изготавливал тридцать шаров за смену, после чего вдрызг напивался. Я молил Бога, чтобы Витя не сломал ногу, не стал дебоширить и не попал в вытрезвитель…
Шары вывозились со стекольного завода грузовиками,
по десять-двенадцать штук за рейс. И вот за день до сдачи меня вызвал начальник объединения. Он нервно ходил из угла в угол, чего раньше за ним не замечалось, – и я сразу понял, что произошло ЧП.
– Завтра в девять утра товарищ Гришин будет лично разрезать ленточку, открывая пешеходный Арбат, – мрачно сказал шеф. – Я не знаю, умышленно или случайно вы сорвали выполнение задания, этим займутся в КГБ. Однако вашу дальнейшую судьбу предсказать нетрудно прямо сейчас, поскольку именно вы отвечали за снабжение Арбата, а не я.
Оказалось, именно в том месте, где Гришин должен был разрезать ленточку, у ресторана «Прага», не хватает двенадцати шаров…
Было шесть часов вечера, я звоню на Царицынский завод: все ушли, Витя в запое. И тут мне повезло: случайно я поймал девушку-учетчицу, которая уже собиралась домой.
Выслушав мою беду, она предложила продиктовать по документам, кто и когда забирал шары. У меня появилась какая-то надежда – ведь заказ был на 500 шаров, а требовалось только 460. Не могли же строители разбить столько шаров!
Эта девочка оказалась очень аккуратной: она записывала в своих тетрадках не только номера автомашин, вывозивших шары, но даже фамилии водителей.
Учетчица стала мне их диктовать – и вдруг обнаруживается несколько чужих машин, которые вывезли пятьдесят шаров неизвестно куда!
Я срочно связался с начальником объединения, он поставил на ноги московское ГАИ. В восемь вечера была вычислена организация, похитившая шары, – «Мосгорсвет»!
Все стало ясно: они отвечали за работу светильников и, видимо, решили, что шарики будут бить камнями или пойдут трещины от погоды, рано или поздно их придется менять – вот и надо под шумок умыкнуть некую заначку про запас.
Назавтра была суббота, начальника «Мосгорсвета» дома не оказалось. Он уехал на именины к тете в Тульскую область.
Через полчаса мой сотрудник уже мчался в автомашине с правительственным сигналом-кукушкой в деревню к тете начальника… Поздней ночью они возвратились с ним в Москву.
В шесть утра недостающие шары со склада «Мосгорсвета» под моим личным наблюдением были погружены на грузовик. В семь часов утра строители приступили к их установке. В восемь тридцать благополучно закончили.
А в девять Гришин разрезал ленточку и открыл реконструированный Старый Арбат!
Другая история тоже могла окончиться для меня весьма печально. По долгу службы каждое утро я должен был подписывать до пятидесяти писем, подготовленных сотрудниками отделов. Письма были стандартными, и я никогда в них не вчитывался, доверяя в целом сотрудникам управления, проработавшим там десятки лет.
И вот как раз перед Новым годом, 29 декабря, меня срочно вызвали к начальнику объединения, в кабинете которого находился сам начальник главка и два полковника КГБ.
Все сидели очень довольные, улыбались, шеф показал мне какую-то бумажку и спрашивает:
– Артем Михайлович, это ваша подпись?
– Наверное, моя, – говорю. – А в чем дело?
Начальник объединения, видимо, ждал, что я буду отказываться, и, поскольку этого не произошло, он обрадовался еще больше.
– Ну вот мы и нашли, кто виноват! – сказал один из полковников. – Вы прочтите письмо, товарищ Тарасов, и поедем на Лубянку…
Письмо было подготовлено кем-то из сотрудников отдела и содержало просьбу подписать акт о приемке объекта «Наука» условно, без аккумулятора, который будет поставлен позднее. Под таким названием обычно шли стройки, затеянные КГБ.
– Как вы понимаете, аккумулятор не поставлен и сдача объекта государственной комиссии сорвана по вашей вине.
– Мне надо прежде разобраться, – сказал я горбачевскую фразу, входившую в моду. – Четвертый квартал не закончился! До конца года есть еще два дня.
– Не уверен, что этого будет достаточно! – включился другой полковник.
– Посмотрим! – сказал я и выбежал из кабинета.
Дело оказалось еще сложнее, чем я предполагал. Требовался не простой аккумулятор, а танковый, выпускаемый на строго засекреченном военном заводе. Под такие аккумуляторы выдавались специальные фонды с грифом «Секретно». Проходили эти фонды через первые отделы предприятий, которые были в каждом учреждении и представляли низовую структуру КГБ на местах.
В нашем первом отделе работал чекист, с которым мне довелось несколько раз выпивать. Он относился ко мне с симпатией и, поскольку имел родственников в верхнем эшелоне КГБ, согласился узнать координаты директора завода, производящего танковые аккумуляторы. Фондов на их поставку, конечно, не было, и в конце года их просто негде было достать.
Я позвонил директору в Ульяновск. Через два дня начинались новогодние праздники, и на военном заводе все же несколько часов пили.
– Ничем не могу помочь, – сказал директор. – Вы же сами прекрасно знаете, что без фондов я отгрузить ничего не имею права! Под трибунал попаду!
– Ну что же мне делать – прилететь к вам ночью?
– Да что толку? Вас все равно не пустят в зону, а мне встречаться вне предприятия не положено…
Но, видимо, по моему упавшему голосу директор понял, что этот вопрос был для меня вопросом жизни и смерти. И говорит:
– Ладно, вы не отчаивайтесь. Тут у нас есть старый снабженец Рабинович, он что-нибудь придумает! Я сейчас с ним переговорю и вам перезвоню.
Я понимал, что шансов очень мало. Ведь любые советские предприятия не могли просто так продать даже никому не нужную продукцию. Были специальные организации, подчиненные Госснабу. Туда нужно было заранее сообщить, что у вас имеются излишки продукции и вы просите их помощи, чтобы куда-нибудь их сбыть. Как правило, на такие просьбы никто не реагировал: сотрудники и так получили зарплату, и лишняя работа была им абсолютно ни к чему. А на предприятиях образовывались залежи невывезенной продукции и неиспользованных материальных ценностей, которые назывались неликвидами.
Я знал, к примеру, что на складе нашего управления несколько лет хранился чуть ли не вагон с хрустальными стаканами, которые были заказаны кем-то, видимо, для так и не построенного дома отдыха или огромного ресторана.
Впрочем, стаканы – это так, мелочи. В свое время меня потрясла история о том, как по контракту с ФРГ было закуплено оборудование для строительства нового завода.
Пять лет заводы в ФРГ изготавливали заказ, и в конце концов из-за границы пришли железнодорожные составы с конвейерными линиями, станками и медеплавильным оборудованием на 90 миллионов долларов США. О контракте просто забыли. Оказалось, что строить завод передумали, сотрудник, который подписал контракт, ушел на пенсию три года назад, а деньги были перечислены вперед. Тогда наш начальник отдал приказ: все, что можно, разрезать на металлолом, остальное закопать…
Директор военного завода не обманул и позвонил через полчаса.
– Рабинович, кажется, нашел выход, как вас выручить! – сообщил он.
Я не поверил своим ушам.
– Есть одна госснабовская инструкция, которая позволяет меняться предприятиям друг с другом однотипной продукцией. Так вот: если вышлите мне аккумулятор для «Волги», я вам взамен хоть вагон танковых отгружу!
– Спасибо! – закричал я. – Только мне нужен всего один аккумулятор, и только самолетом. Даю честное слово, что завтра же отошлю тоже самолетом волговский!
Я тут же рванул в наше автохозяйство и за бутылку водки приобрел аккумулятор. Потом поехал на объект, встретил какого-то полупьяного рабочего. Говорю ему:
– Выйдете завтра в смену – я вам всем моссоветовские пайки к Новому году сделаю!
Утром 30 декабря встречаю транспортный военный самолет с огромным танковым аккумулятором.
К вечеру аккумулятор опускают в шахту. Утром 31 декабря подсоединяют провода, проводят бетонирование шахты, в восемь вечера вытаскиваю полупьяных кагэбэшных полковников, и они подписывают окончательный акт о сдаче объекта «Наука» за четыре часа до Нового года!
Зачем мне это было надо? Не лучше ли все бросить и снова уйти в научно-исследовательский институт? Я был кандидатом технических наук и мог засесть за докторскую диссертацию, руководить небольшой лабораторией.
Но только в Моссовете у меня был шанс вступить в члены КПСС, и уже с такого трамплина я мог рассчитывать на серьезную карьеру. Может быть, даже пошлют на работу за границу завхозом какого-нибудь посольства. А это был доступ к чекам магазинов «Березка», в которых избранные члены советского общества могли беспрепятственно купить любой заграничный дефицит.
Но, кроме перспективы, в моей нынешней работе были и другие преимущества. Я мог телефонным звонком решить любые проблемы: устроить друзей в гостиницу, получить билеты в театр, взять продукты из специального магазина, оформить путевки в закрытые для простой публики дома отдыха Госплана и Госснаба…
«А если меня посадят в тюрьму? – иногда думал я. Или выгонят с „волчьим билетом“? Сорвем строительство какого-нибудь важного объекта – отвечать придется мне… И сама работа словно сумасшедший дом! Но ведь скоро достроят прекрасные жилые дома в самом центре Москвы, и если я останусь на этой должности, то смогу получить бесплатную шикарную квартиру…»
Я терзался сомнениями о своей будущей жизни, взвешивал все «за» и «против», но не находил однозначного ответа.
Тем временем Горбачев заговорил о новой эре. Страна вступала в ускорение и в эпоху перестройки. Я принял решение и вскоре подал заявление об уходе с работы из Моссовета по собственному желанию…
Свободное копирование
