V
П. К. Эссен
(1817—1830)
На место князя Волконского губернатором в Оренбург назначен был генерал-лейтенант, а потом вскоре произведенный в полные генералы, Петр Кириллович Эссен.
Карьера его, как генерала, составилась случайно. Служил он в Гатчинском, т. е. лейб-гвардии Павловском, полку, где все офицеры были лично известны Павлу I, который, полагаясь на их верность, неимоверно быстро выдвигал их зачастую и оригинальным образом.
Встретив Эссена на дороге, идущим или едущим в Гатчину, государь посадил его в свою карету и, разговаривая с ним, за умные ответы пожаловал в чин капитана, а через час, когда высадил его из кареты, в полковники, а потом очень скоро в генерал-майоры.
Говорили об этом служившие при Эссене и это весьма вероятно и согласно с характером Павла I-го. Он в три или четыре года простого лейтенанта Кушелева довел до адмирала с титулом графа, наградил крестьянами и женил на племяннице канцлера Безбородко, и от него пошла фамилия Кушелевых-Безбородко.
Это я слышал, когда молодой кавалергардский офицер граф Кушелев-Безбородко был в 1855 г. в Оренбурге на вечере, который для него устроил в зауральной роще князь Чингиз, сын хана внутренней орды. Я был в числе немногих его гостей.
Эссен был невысокого происхождения. К нему приехал в Оренбург его двоюродный брат, мелкий чиновник, Иван Егорович Эссен, которого брат генерал определил на службу в Оренбургскую пограничную коммиссию, откуда получал он жалованье, но самой службы не нес, завел себе на Сырте в казачьих владениях хутора, занимался скотоводством, имел одну или две семьи крестьян; скуп был до невероятности. В дорогое время, когда яйца, масло и молоко были дороги, требовал с хутора присылки всех этих продуктов на продажу в Оренбург и не позволял себе есть ничего, что можно было продать. Лошадей из своего табуна продавал в долг ямщикам, привозившим сюда товары, лишь бы дали подороже, но деньги, кажется, редко получал: ямщик, купивший лошадь, уже не приезжал в Оренбург. У брата своего на кухне требовал, чтобы все оставшиеся куски и корки хлеба сберегались и отдавались ему; ими он кормил телят и коров. Крестьянам запрещал приезжать в Оренбург на лошади, да и сам за 40 верст ходил пешком. Конечно, крестьяне не слушали его, приезжали на лошади, оставляли телегу под Соболевою горою[1], а сами шли до города пешие и также возвращались, а потом далее ехали на телеге. Когда этот Эссен умер, то брат похоронил его на свой счет; жил он одиноко и после смерти квартирные хозяева обобрали его.
Управление генерала Эссена, продолжавшееся более 10 лет, не было ознаменовано никакими реформами, который хотя и были проектированы, но высшим начальством не приняты. При нем открыто в 1825 г. Неплюевское военное училище (ныне Неплюевский кадетский корпус) с комплектом 80 человек, но мысль об учреждении такого заведения была заявлена далеко раньше и все дело останавливалось за недостатком денежных средств.
Другим важным историческим событием было посещение г. Оренбурга государем императором Александром I., который приехал сюда из Уфы и на память о своем посещении освободил город от воинского постоя. По поводу этого поставлен был от города памятник около городской думы, где ныне водоразборная будка. Генерал Обручев перенес его на настоящее видное место в начале Николаевской улицы, на берегу р. Урала. Перовскому, вступившему во второй раз в управление краем, не понравилось это, он хотел перенесть памятник на старое место, но узнав, что перенос сделан с высочайшого соизволения, отказался от своего намерения.
Государь, посещая острог, в числе арестантов нашел одного человека без имени, привезенного в Оренбург для содержания в тюрьме впредь до особого повеления; имя и звание его не было означено, а велено считать его под № и содержать в одиночном заключении; он был помещен в тесной коморке, где ему нельзя было стоять во весь рост и спать мог, сгибая ноги; он сидел несколько лет и по повелению государя был освобожден. Об этом была статья в «Оренбургском Листке» в половине 80-х г.г.
Генерал Эссен предполагал сформировать из башкир несколько конных полков по образцу двух тептярских; но мера эта не осуществилась как по политическим, так и по экономическим причинам.
Из дел генерал губернаторской канцелярии видно, что башкиры, узнав о таком предположении, подавали всеподаннейшие прошения государю императору, высказывая прямо свое нежелание служить в регулярных полках, считая вместе с тем за собою право нести службу в установившемся временем порядке, т. е. общую очередную для каждого и в национальной одежде.
Экономические причины были — неимение в казне денег, а политическая — возможность в народе бунта если обложить народ особым сбором, от которого башкиры всячески старались оградить себя, по магометанской религии считаемого, как окуп головы каждого вольного человека и приравнение к рабскому положению.
Внутренняя жизнь губернии во всех сословиях текла при взяточничестве чиновников, общем правонарушении, устранить которое но тогдашнему времени не было возможности.
Шайки разбойников из бродяг всякого рода, а более из башкир, недовольных вводимыми порядками, не составляли исключения. Появлению таких хищников способствовали громадные в то время у башкир леса, большие пространства пустых мест и сплошное инородческое магометанское население в уездах Стерлитамакском, Оренбургском и частию в Троицком и Уфимском. У местных жителей разбойники находили приют и всегда были ими скрываемы.
В Троицком уезде кантонный начальник Утявов сам принимал участие и покровительствовал образовавшейся шайке, грабившей проезжавших по тракту на ярмарки сибирских купцов; был судим за это и, кажется, сослан в Сибирь или умер, не дождавшись суда. Утявов, вытребованный для суда в Оренбург, предвидел, что не воротится в дом, взял бывшие у него несколько тысяч ассигнаций и зашил их в свой бешмет, простеганный ватою. Заболев, он поступил в госпиталь, где отобрали его собственную одежду, а дали казенную. При выходе из госпиталя Утявов увидел, что бешмет распорот и перешит снова, но деньги взяты. Виновным оказался служитель, заведывавший аммуницией, у которого найдено было несколько прошитых по краям ассигнаций; за это он был наказан, но жена, у которой при обыске найдено было несколько тысяч ассигнаций, уже перемененных, гражданским судом не признана виновною, и Утявов навсегда лишился своих денег.
После Утявова долгое время была шайка Папейки, беглого из тептярского полка унтер-офицера; она считала все для себя позволенным, т. е. грабеж, убийство и всякое насилие. Сам Папейка в одежде купца открыто являлся на базары. Башкиры знали его, но не думали указать или выдать его в руки начальства. Он был пойман в 30-х г.г. при графе Перовском и, наказанный по суду телесно, сослан в Сибирь.
Чрез несколько времени явился столь же смелый башкир Баишка, но это относится уже к 40 м г.г., когда его словил Верхнеуральский исправник Скарятинов, получивший несколько ружейных ран и награжденный за это орденом св. Владимира 4 степени.
Мелкие разбойничьи партии не обращали ни чьего внимания и генерал Обручев в 1842 или 43 г. посылал Оренбургских казаков для преследования таких отважных витязей, грабивших даже под самым г. Стерлитамаком. Мера эта не была одобрена и он получил замечание, что до него военные команды не употреблялись в подобных случаях, и он должен ограничиваться при преследовании дурных людей местным населением.
В киргизской степи баранты, угоны скота и разграбление караванов было обычным делом. Посылались военные отряды под начальством полковников Щеглова, Циолковского и других, но действия ограничивались разорением попадавшихся отрядам киргизских аулов, отогнанием скота. Батыри и джигиты успевали скрыться и снова начинали свое дело в другом месте.
Русские люди в большом количестве забирались в плен киргизами и продавались в рабство в Хиву и Бухару на всем протяжении линии и на Каспийском море, куда выезжали преимущественно крестьяне. Замечательным пленником был адъютант командующего Оренбургским войском есаул Падуров, взятый в плен во время проезда по делам службы между Татищевской и Переволоцкой крепостями.
Во время управления Эссена был послан в Бухару караван русских товаров, порученный Оренбургскому купцу Кандалову, под прикрытием казаков Уральского и Оренбургского войска. Караван, дойдя до Эмбы, был остановлен скопищем хивинцев и киргиз, брошен на месте и потом разграблен, а войска возвратились на линию. Казна, купившая товары, понесла убытки[2].
Начальником отряда был полковник Циолковский, а главная причина возвращения войск состояла в том, что зимою, когда выступил караван, верблюды и лошади не находили подножного корма, а люди — довольствия, отпущенного но расчету обыкновенной караванной ходьбы.
Для охранения Оренбургской линии выставлялась кордонная стража в значительном числе из башкир, ставропольских калмык и казаков, но вместе с тем существовало распоряжение преследовать хищников киргиз только по внутренней стороне, переезд за Урал для преследования строго воспрещался, но впоследствии дозволялось это не далее 5 верст в глубь степи. В первом случае киргизы, угнав скот и пленив людей спокойно останавливались на другом берегу реки, будучи вполне уверены, что погони не будет, а во втором — самих преследователей ловили киргизы из близких аулов, не участвовавшие в набеге, и привозили в крепости комендантам как воров, намеревающихся ограбить их, мирных жителей.
Вероятно, были и случаи наказания таких смельчаков состороны начальства, погнавшихся за своим добром, которое они зорко ограждали в своих домах, не допуская пропуск киргиз.
В 20-х г. был пущен слух в приволжских губерниях — Саратовской, Симбирской и смежных с ними за Волгою об особенно плодородных землях в степи, около Сыр-Дарьи, которая по народному убеждению имела не воду, а молоко, берега кисельные, рыба вынималась из реки руками, нужны были только ложки, чтобы есть кисель с молоком; никакой барщины там нет, а от царя — де есть дозволение переходить и селиться на Сыр-Дарье всем желающим.
При таком слухе все крепостное крестьянство тронулось с своих мест; тамошние власти не могла ничего поделать; народ валил тысячами в Оренбург; несколько казачьих полков из Оренбургских и Уральских казаков выставлены были по дороге возвращать переселенцев в прежние их места жительства; несколько партий однако-ж добрались до Оренбурга, а доверчивые их товарищи из разговоров с простым народом убедились, что молочной реки с кисельными берегами нет.
