С рассветом все были уже на ногах и торопились достать в Бакаре подводы для вещей, чтобы к четырем часам поспеть на вокзал. Подразделялись на группы. Мы записались в группу генерала Петра Владимировича Верховского, получившую назначение ехать в г. Костайницу, расположенный на реке Уна, на границе Боснии. Эта группа состояла из путейских инженеров, железнодорожных служащих и нескольких морских офицеров (Кирилин, Фролов, Чихачев). Несмотря на раннее утро (еще не было семи часов), сестры милосердия приготовили отъезжающим обед. О нас заботились - здесь был питательный пункт Красного Креста. Суп с мясом, кусок хлеба и кружка чая доставили нам истинное удовольствие, хотя теперь мы были независимы, имея в кармане по 200 динар.
Фуры с вещами направлялись дальней дорогой, а мы шли пешком прямо в гору, что сокращало путь верст на пятнадцать. Мы шли через город Бакар. Первый раз мне пришлось видеть в натуре немецкий городок с его остроконечными крышами, окнами на чердаках и сводчатыми входами в подвалы. Это то, что мы видели в детстве на картинках в немецких книжках. Население относилось к нам приветливо и любезно раскланиваясь, вступало с нами в разговор частью на немецком, частью на хорватском языках. Путь был очень тяжелый для такого ослабевшего организма, какой представляли мы собой.
Из Бакара мы вышли по винтовой шоссированной дороге в гору. Скоро мы поднялись так высоко, что пароход «Владимир», стоявший в бухте, казался нам точкой. Мы шли все выше и выше вверх по крутой дороге, местами обсаженной виноградниками, а местами просекающей каменистые, заросшие дикими кустарниками склоны и скалы гор. На полпути нам указали подымающуюся почти отвесно тропу, которая вела к перевалу и выводила нас к селению, расположенному возле вокзала «Бакар».
Все шедшие к вокзалу растянулись по дороге и шли малыми группами. Несмотря на усталость, нельзя было не видеть красоты окружающей обстановки. Мы были в горах и окружены горами, вершины которых были покрыты снегом. И на нашем пути вверху, впереди, на перевале лежал снег. Сзади внизу город Бакар и бухта казались уже картинкой. Такие дивные виды я представлял себе только в Швейцарии.
Запыхавшись и устав, мы добрались до перевала и сели отдохнуть на выступавшие из земли камни. Вся местность здесь была присыпана снегом. Кое-где зеленела трава, на которой виднелись ярко-желтые цветочки. Здесь было тепло. Хотелось расстегнуться. Спешить было некуда, и мы сидели, покуривая и любуясь красотой местности. Мы были на вершине горы, но окружающие нас горы были еще выше, и весь горизонт представлялся нам горной цепью. Темные облака прорезывали эти горы, и лежащий на них снег был особенно ярким. Красивая, но чужая картина!
Здесь недалеко, верстах в трех, проходила итальянская граница, где, по последним сведениям, шли бои с Д’Аннунцио, не пожелавшим подчиниться своему правительству. Издали были слышны орудийные выстрелы. Очевидно, стрельба была недалеко, так как один выстрел был так отчетливо слышен, что мы уловили полет и разрыв снаряда. И тут то же самое! Больно сжалось сердце, и вспомнилось все. Куда и зачем мы идем! Что ждет нас впереди? Мы зашли, кажется, слишком далеко. И мысль восстанавливает в памяти географическую карту. Где Россия и где мы!
В селении за перевалом мы встретили по дороге массу детишек, которые просили у нас русские деньги. Мы, конечно, охотно раздавали детям наши ничего не стоящие бумажки. Это, говорят, итальянский прием попрошайничества. В Хорватии этого уже нет, объяснил встретившийся нам господин. Да и селение это, как пограничное, было итальянского типа. Дома с плоскими крышами и римскими колодцами-цистернами, ничего общего не имеющие с тем типом строений, которые мы видели в Бакаре.
Я отстал и шел один. Меня нагнала местная сестра милосердия. Мы разговорились. Сестра живет уже больше года здесь и служит в русской санатории. Она из Петербурга и страшно тоскует по родным. «Когда же конец этим мучениям?» - сказала она. «Вы были голодные. Я видела этот ужас. Я была в день Вашего приезда с сербскими врачами на пароходе. Я не могла видеть эти страдания. Я потом расплакалась», - говорила она. Ей было известно все. Она знала, что в самый критический момент, в бурю, в разбушевавшемся море, в страшных страданиях, изнемогающая, голодная молодая мать родила ребенка. Он жив, и мать вчера отправлена в санаторий. «Вы устали? - участливо спрашивала она меня, - вот, скоро вокзал». Она расспрашивала меня об эвакуации Крыма, о нашем путешествии и о том, кто я такой и кто у меня остался дома. Возле поворота к станции стоял конный полицейский, который вежливо направил нас направо. Он говорил по-сербски, и мы его понимали.
Мы пришли на вокзал одни из первых, хотя в «гостионе» (корчме) возле вокзала уже сидели русские. Возле гостиона был малый базар, где на прилавках колбаса и хлеб. Мы с братом с жадностью накинулись на колбасу и, сидя тут же на скамье, наслаждались невиданным лакомством.
Подводы с вещами еще не прибыли. Становилось холодно. Мы решили зайти в гостиону выпить по стакану вина. Там уже шли громкие разговоры о большевизме. Два хорвата - местные коммунисты доказывали русским преимущества коммунистического строя.
В тот же день мы погрузились в поезд, специально предназначенный для русских. Вечером мы выехали в Карловац. В товарном вагоне было холодно и тесно, но милое общество, в котором мы очутились, скрасило все неудобства этого путешествия. Группа генерала Верховского поместилась в товарном вагоне, шедшим прямым сообщением в Костайницу. Дочь П. В. Верховского (Кира Петровна) Крестовоздвиженская приняла большое участие в нас и как бывшая сестра милосердия военного времени, искусною рукой женщины устроила нас на чемоданах и тюках. Жена инженера Мария Густавовна Кологривова поила нас чаем.
Это было уже другое общество, напоминавшее что-то далекое прошлое, уютное, хорошее. Г. В. Кологривов вез с собой виолончель, которая стояла в углу возле нас. Инженеры везли с собой самовар. Эти люди не были так разорены, как мы. Они эвакуировались планомерно и были в совершенно иных условиях. Давно уже мы не были в таком милом обществе, и это было теперь особенно приятно. До поздней ночи, даже уютно, при свете свечи, общество беседовало на злободневные темы. Мне было не по себе, и, как только потушили свечку, я почувствовал, что я нездоров. Я не мог заснуть. У меня болели ноги. Мария Густавовна тоже не спала и часто зажигала свечку. У нее болел живот.
Свободное копирование
