Иван Николаевич был не совсем прав, считая, что меня тяготит моё положение только жены и матери. Правда, иногда бывает грустно, как подумаешь о том, какие замечательные дела творят женщины всюду: и в сельском хозяйстве, и в промышленности, и в науке. Мои подруги: одна – кандидат медицинских наук, другая – профессор – пишут научные статьи, много ездят по стране, участвуют в международных симпозиумах, а я, когда приходится заполнять какую-нибудь анкету, в графе «занятие» скромно вывожу «домашняя хозяйка». Грустно ещё и потому, что в это понятие «домашняя хозяйка» вкладывается какой-то обидный смысл. Я не знаю женщины, которая с гордостью сказала бы о себе: «Я домашняя хозяйка!» Наоборот, произносятся эти слова скороговоркой и даже виновато.
Но так ли уж виноваты мы? Ведь в подавляющем большинстве мы не только домашние хозяйки, но мы ещё и матери, и нам вверено неизмеримо более ценное, чем хозяйство, нам вверены детские души, воспитание человека. Большое удовлетворение получила я, прочитав у Герцена фразу:
«Ребёнок, не выводя женщины из дому, превращает её в гражданское лицо»[1].
Как знать, не зависит ли ход мировой истории и от нас – многомиллионной армии матерей? Дети – творцы будущего. Но первые-то семена добра и зла закладываем в их души мы – матери.
На семейном совете решено было отпраздновать знаменательное событие в моей жизни. В ближайшее же воскресенье у нас собрались друзья, знакомые. Было много сказано тёплых слов по моему адресу, но особенно меня тронула Лида. Она сказала:
– Когда подруги говорят мне: «Какая у вас хорошая, дружная семья!» – я думаю о тебе, мамочка. Это твоя заслуга. Это ты своим ровным, справедливым отношением, своей любовью сплотила нас. Милая наша, бодрая, жизнерадостная, мамочка! Большое тебе спасибо за то, что все свои силы, здоровье отдаёшь нам, стараясь нас сделать честными, трудолюбивыми!
Лида подошла и крепко поцеловала меня. Вслед за Лидой с поцелуями ко мне потянулись и остальные дети. Юра подошёл последним. Скрывая своё смущение перед гостями, он сказал:
– Ну что, мама, давай почеломкаемся…
Весь вечер любовалась я красивой хрустальной вазой, которую мне подарили Иван Николаевич и дети. Вазу эту я давно облюбовала в ювелирном магазине, но всё не решалась её купить, жалея денег.
Впрочем, в буфете у меня стоял ещё один дорогой подарок. Его сделал Валя. Утром я послала его за хлебом, а он принёс хрустальную рюмку…
– Это, мама, тебе! – сказал он.
– Зачем мне рюмка?!
– Ну, мама, в такой день должен же был я что-нибудь, тебе подарить! А она такая красивая! Ты только посмотри, как она переливается…
Валя покрутил перед моими глазами рюмкой. Она и в самом деле была хороша. Я поставила её в буфет, приобщив к прежним подаркам Вали.
Валя вообще любит делать мне подарки, и притом самые неожиданные. Прошлым летом он привёз мне с Чёрного моря глиняный кувшин с отбитым верхом. Оттого, что кувшин несколько лет пролежал на дне моря, он оброс ракушками, и Валя всерьёз утверждал, что этот кувшин не что иное, как греческая амфора… Мы с Иваном Николаевичем не стали спорить, но каждый раз невольно улыбаемся при взгляде на «греческую амфору» – обыкновенный глечик, который на Украине хозяйки опрокидывают на частокол.
Валя очень любит меня и бережно относится ко мне. Когда я беру его с собой на рынок, он всячески старается облегчить мою ношу и что потяжелее взваливает на себя. Я, конечно, протестую. Вот идём мы с ним по улице, препираемся и отнимаем друг у друга рюкзак с картошкой.
– Валя! Дай я понесу сама! Тебе тяжело…
– Да что ты, мама! Смотри, я какой сильный! Двадцать таких мешков могу унести!
И предупреждает:
– Смотри, не упади, мама! Тут яма…
Видя в моих руках веник, он говорит укоризненно Оле:
– И-и-их! Сидишь, книжечку почитываешь! А мама пол метёт! – И отнимает у меня веник.
Ребята в таких случаях называют его «подлиза», но, говоря так, знают, что это неверно, что поступает Валя подобным образом из-за любви ко мне.
Исключительная привязанность Вали ко мне объясняется, вероятно, тем, что в его памяти живо ещё воспоминание о днях, проведённых нами в больнице, когда я делала всё возможное и, кажется, невозможное, чтобы спасти сына.
Может быть, поэтому и мне мальчишка особенно дорог, и моя рука чаще, чем к другим детям, тянется к нему, чтобы приласкать.
Но если даже я и питаю какое-то особое чувство к Вале, я всячески стараюсь, чтобы остальные дети не заметили этого и не сочли его «любимчиком» матери. Да и сам он ни в коем случае не должен был догадываться об этом, чтобы не почувствовать себя в привилегированном положении.
Но, может быть, мне только кажется, что Валю я люблю больше, чем других детей? Для матери все дети одинаково милы, дороги. Ведь недаром говорят: «Какой палец не отрежь – все больно». Но если один из «пальцев» на моей руке начинали «резать», то есть если один из моих детей серьёзно заболевал или с ним случалась какая дру гая беда, этот «палец» становился мне всех больнее, всех дороже. В такие минуты я забывала об остальных и думала: «Только бы он остался жив!» И все силы вкладывала я в это желание, в эту мольбу. Ребёнок выздоравливал, и я забывала о нём, как и об остальных, до тех пор, пока беда не обрушивалась на следующего из них.
Когда дети бодры, здоровы, веселы, я точно не замечаю их. Так иногда мимоходом пригладишь волосы, положишь руку на плечо или поцелуешь сонного, поправляя сползшее одеяло. Но порой меня обуревают сомнения, может быть, напрасно я так скупа на ласку? Может быть, неверно, что всю любовь и нежность к ним я прячу от них? Может быть, надо чаще ласкать, не ждать, когда ребёнок сам потянется к ласке, когда она становится необходимой ему как воздух.
Читая книгу Василия Ажаева «Далеко от Москвы», я нашла ответ на свои сомнения. Писатель говорит, что есть матери, которые только ласкают и целуют своих детей, потакая им во всём. А есть матери, которые строги к своим детям, наказывают их и целуют редко, главным образом когда они спят. И писатель голосует за строгую мать. Она не только любит, но и воспитывает. У неё в отношении к детям проявляется не только сердце, но и разум. Её дети – верные дети. И любят они свою строгую мать ничуть не меньше.
Не помню в биографии какого учёного, а может быть, писателя я прочитала примерно такие строки:
…Родился в трудовой семье, был младшим из многочисленных детей, в воспитании которых большую роль сыграла мать, простая русская женщина. Это она привила ему любовь к правде, честности и справедливости. Это с нею они делились всеми своими радостями и печалями. В ней искали одобрения своим успехам и боялись осуждения своих проступков…
Я хотела бы, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь, рассказывая биографию моего сына, мог сказать обо мне то же самое.
В пьесе Карела Чапека «Мать», которую я перечитала недавно, меня потрясли слова матери:
«Каждый из вас думает о своём деле, о своей чести, о своём призвании или бог знает о чём ещё таком великом, чего я не в состоянии понять. А я всегда думала только о вас. У меня не было другого призвания, кроме вас. Я знаю, в этом нет ничего великого: только хлопоты и любовь…»[2].
Свободное копирование
