Пятница, 29 апреля
Надо рассказать о Литтоне. В последние дни мы виделись с ним чаше, чем за весь последний год. Мы разговаривали о его книге и о моей книге. Именно такой разговор состоялся в «Верриз»[1]: позолоченные перья, зеркала, голубые стены, и в углу мы с Литтоном пьем чай и едим бриоши. Кажется, просидели так больше часа.
— Ночью я проснулась и подумала, куда вас поместить, — сказала я. — Рядом с Сен-Симоном и Лабрюйером.
— О Боже, — простонал он.
— Есть еще Маколей, — прибавила я.
— Ага, Маколей. Все же я получше Маколея.
Я настаивала на том, что он другой.
— Конечно же, более цивилизованный, — говорила я. — Но ведь вы пишете только короткие книги.
— Следующая будет о Георге IV.
— Нет, все же это ваше место.
— А ваше?
— Я — «самая талантливая из ныне живущих писательниц». Так говорит «Бритиш уикли».
— Вы давите на меня.
Еще он сказал, что всегда может узнать мою руку, как бы я ни меняла стиль.
— Это результат тяжелой работы, — заявила я.
Потом мы обсуждали разные исторические моменты; Гиббона; я сказала, что он похож на Генри Джеймса.
— О Боже, нет — ни в малейшей степени, — возразил он.
— У него есть точка зрения, и он не отходит от нее, — сказала я. — И у вас то же самое. А я колеблюсь.
А что Гиббон?
— О, с ним все в порядке, — сказал Литтон. — Форстер говорит, что он Весельчак. Но у него совсем немного мыслей. Наверное, он верил в «добродетель».
— Прелестное слово, — откликнулась я.
— Почитайте, как орды варваров громили Город. Это великолепно. Правда, у него странное отношение к ранним христианам — он совсем ничего в них не понимал. И все же почитайте его. Я тоже собираюсь в октябре его перечитать. А еще я собираюсь во Флоренцию и буду очень одинок вечерами.
— Полагаю, французы повлияли на вас сильнее, чем англичане, — заметила я.
— Да. У меня есть их определенность. Есть форма.
— На днях я сравнивала вас с Карлейлем. Прочитала «Воспоминания». Болтовня старого беззубого могильщика по сравнению с вами; у него есть отдельные фразы.
— Да, есть, — сказал Литтон. — На днях я читал его Нортону и Джеймсу, и они кричали на меня — они не захотели слушать.
— Но меня немного пугает «целое».
— У меня тоже?
— Да. Вы легко входите в тему, — ответила я. — А тема великолепная — Георг IV — одно удовольствие работать над ней.
— Что с вашим романом?
— О, я запустила в него руки, будто в кадку с отрубями[2].
— Замечательно. И он совсем другой.
— Да, я — это двадцать человек.
— Всегда словно смотришь со стороны. С Георгом IV самое ужасное то, что никто не упоминает факты, которые я считаю важными. Историю надо переписывать. Она вся мораль…
— И сражения, — закончила я фразу.
Потом мы вместе шли по улицам, потому что мне надо было купить кофе.
Свободное копирование
