94
В Одессе нас ждало немало проблем. К жилищно-финансовым вопросам, которые надо было как-то решать, прибавились взаимоотношения с родителями, трудности с продуктами питания, бытовые неудобства.
С волнением ожидали предстоящее в феврале распределение молодых специалистов. Хоть мы и имели приглашение на работу в Тирасполь, хотелось узнать о других возможностях трудоустройства, где бы представлялась хоть какая-то жилплощадь для нашей большой семьи.
К тому времени стало ясно, что главе семейства не удастся найти приличную работу в Одессе. Место в торговой сети, которое он искал, стоило немалых денег. Кроме того нужна была хорошая рекомендация. Ни того, ни другого у Абрама Александровича не было. А устроиться без денег и без чьей-то руки, да ещё и еврею было очень трудно. Если даже и удавалось найти какую-то временную работу, нужно было уметь сработаться с начальством и давать ему «на жизнь». Кто не умел это делать, получал вскоре предупреждение об окончании периода «временной» работы и лишался места в торговле.
Помню, как рад был отец Анечки, когда ему предложили место в небольшой булочной, где, кроме хлеба и булок, продавались кондитерские изделия, печенье, сахар и другие сопутствующие товары. Он приступил к работе с желанием и выполнял её с большим рвением. После работы мы с ним допоздна сидели со счётами за книгами учёта движения товаров. Казалось, что он твёрдо взял бразды правления в свои руки и что работа эта всерьёз и надолго.
Он занял более жёсткую линию в управлении домашними делами, стал разговаривать с женой и детьми повышенным властным тоном, требовал готовить обеды из трёх блюд с говядиной или курицей. По субботам вся семья должна была обедать непременно вместе и к столу должна была подаваться, кроме других блюд, фаршированная рыба с хреном и жигулёвское пиво. Соответствующее меню требовалось к ужину в пятницу, когда он возвращался из синагоги перед шабесом.
Субботу и все еврейские праздники папа Абрам соблюдал свято, но скрывал это от посторонних. Он не молился в единственной в Одессе, разрешённой властями синагоге, а ходил в частный еврейский дом, где собиралось несколько старых евреев, как на тайную сходку, опасаясь осведомителей НКВД, которые зорко следили за «происками сионистов и космополитов».
Мама Рета старалась не вызывать гнев мужа и во всём угождала ему. Когда он приносил в дом лишнюю копейку она ходила на базар, покупала нужные продукты и очень вкусно готовила. Ей нравилось, когда хвалили её еду, но больше всего радовала похвала мужа, которая доставалась ей довольно редко. Чаще он находил причины для недовольства и ругал её, не утруждая себя подбором слов и выражений.
Когда, например, бульон или рыба казались ему недосоленными или пересоленными, а также, когда он находил другие недостатки в её домашней работе, он стучал кулаком по столу и кричал:
-Бренен золсты!, что по русски значит:
-Чтоб ты сгорела!
Разговаривал он чаще на русском, чем на еврейском, но ругался только на идиш. Не трудно было заметить, что чем больше он зарабатывал, тем больше требовал и тем строже относился к жене и детям. Ко мне мой тесть относился с почтением, которое не изменилось со времени нашего знакомства. Разговоры у нас шли больше по международной или социально-политической тематике, нежели на семейно-бытовые темы. Однако к его грубостям по отношению к жене и детям я не мог оставаться безразличным и не раз высказывал ему своё недовольство. Относился он к этому довольно равнодушно и мне советовал не обращать на это внимание.
Вероятно он не смог «сработаться» со своим начальством и ему вскоре объявили о предстоящем увольнении по причине временного статуса его работы.
Через некоторое время ему удалось устроиться на другую временную работу, подобную первой, но финал её был таким же и в ещё более короткий срок.
Вскоре он, наконец, окончательно убедился, что Одесса не для него и стал ждать нашего распределения, убеждая нас в том, что вместе нам будет лучше и что в другом городе он раскроет свои способности и покажет чего стоит.
Мой тесть часто вспоминал Днепродзержинск, где до войны работал начальником хлебного отдела в Управлени рабочего снабжения крупнейшего в стране металлургического завода имени Дзержинского. Парторгом на том заводе был Леонид Ильич Брежнев, который затем стал мэром города, перед войной был избран секретарём обкома партии, а позднее стал лидером партии и государства. С ним Абрам Александрович был почти в дружеских отношениях и за его спиной чувствовал себя спокойно и надёжно. Брежнев часто отмечал его успехи в работе и заслуги перед страной, как Красного партизана и беспартийного большевика.
Одессу тесть возненавидел и называл её городом жуликов, воров и спекулянтов, для которых она стала родной мамой.
Свободное копирование
