В последующий день, то есть августа 13-го, выступила и прибыла к сему месту и вся армия, и расположилась кругом вышеупомянутой деревни лагерем, а обозы разобраны были опять по полкам, ибо оставление вагенбурга на сей стороне опять отложено было, и так ночевали мы тут все вместе.
14-го числа, то есть накануне Успеньева дня, после полудни велено было перебираться нашему авангардному корпусу за реку Прегель по мостам, и мы, переправясь чрез оную, спешили занять один узкий проход, бывший за рекою на горе. Ибо надобно знать, что за рекою был сперва ровный луг, простирающийся версты на две, а там вдруг пришла крутая и высокая гора, а наверху оной было опять ровное место, простирающееся на полверсты или на версту, а там пошел прегустой и превеликий лес, за которым опять было пространное поле, окруженное лесами. Но прохода на сие поле сквозь лес не было, а надлежало иттить одним только узким и на четверть версты в ширину простирающимся промежутком, который находился в левой руке между помянутый лесом и одним преужасным и крутым буераком, сквозь который текла небольшая речка и с той стороны впадала в Прегель. Сию-то узкую дефилею надлежало нам занять, и к тому назначен был наш корпус. Мы, пришед туда, принуждены были за теснотою места стать ребром, то есть, вдоль сего узкого прохода, и для того стали мы лицом к концу леса, а позади обозов наших был вышеупомянутый крутой буерак. Армия же осталась дневать в прежнем своем лагере за рекой.
В последующий день, для торжествования праздника Успения Богородицы, воставлены были у нас в полках церкви, и отправлялась божественная служба, а между тем перебиралась на сию сторону реки и вторая дивизия и становилась подле нас, занимая отчасу более вправо находящееся между лесом и горою пустое место, где для всей армии намечен был лагерь. Главная же армия с кавалериею осталась еще на той стороне реки и, взяв провианта на трое суток, отпустила только свои обозы, кои остановились на назначенных местах под прикрытием второй дивизии я нашего авангардного корпуса.
Как помянутою второю дивизиею командовал генерал-аншеф Лопухин, то прибыл он накануне сего дня вместе с нами и стал в шатре своем насупротив самого полку нашего подле леса. Поелику генерал сей был весьма набожный и притом крайне добродетельный и хороший человек, то отправлялось у него с вечера всенощное бдение, а в сей день он исповедовался и причащался, власно как предчувствуя, что жизнь его продлится недолго и что оставалось ему немногие дни жить уже на свете. Но колико сей генерал любим и почитаем был всеми войсками, толико нелюбим и презираем был другой, бывший тогда с нами драгунский генерал-майор Хомяков, славный единственно тем, что был превеликий охотник до тростей, и возивший с собою их до несколько сот, и наделавший тогда нам множество смеха. Старичишка сего, которому приличнее было б по дряхлости его сидеть дома за печью, нежели быть в походе, догадала нелегкая избрать место под шатер свои позади наших обозов и на берегу самого буерака; но место сие было так неловко и было столько обеспокоивано больными нашими и с картофеля объевшимися солдатами, что бедный старик не рад был животу своему, что тут расположился, и видя, что все его палки и трости не помогают, принужден был бежать и переносить шатер свой в другое место.
Не успели мы в помянутый день отслушать обедню, как услышали в главной квартире за рекою три выстрела из вестовой пушки. Мы знали уже, что сие означало сигнал тревоги: почему бросились все тотчас к оружию, и все полки тотчас и с великим поспешением выведены были перед фрунт, где и дожидались мы повеления. Вскоре после того услышали мы вдали еще несколько пушечных выстрелов. Но не успело сего воспоследовать, как ливнул на нас пресильный и преужасный дождь, и продолжавшись целый час, всех нас перемочил. После сего слышали мы хотя еще пушечную стрельбу, однако ничего не последовало и нас опять распустили. Причиною же тревоги сей было то, что от неприятеля подсылан был в сей день для рекогносцирования нашей армии генерал-майор Руш с 1,200 гусаров и пятью эскадронами конницы драгунской, при подкреплении довольного числа пехоты под командою генерала Каница — который отряд, наехав на наш казацкий лагерь, побил из них человек с двадцать, а сие самое и побудило фельдмаршала послать на сикурс к ним несколько сот гусар и драгун, которые и принудили неприятеля ретироваться, отбив у него опять назад отхваченный им табун казацких лошадей. При которой стычке паки с обеих сторон было несколько человек побито и переранено.
Последующего за сим, т. е. 16 числа, перебралась наконец и достальная армия и главная квартира из-за реки, и стала в назначенный лагерь, и полководец наш, господин Апраксин обедал в сей день у стоящего пред нами генерала Лопухина. Став же для себя избрал посреди армии позади вышеупомянутого большого леса.
Как сим образом мы час от часу ближе к неприятелю подвигались, то не прошел и сей день спокойно. К вечеру слышна была опять за рекою Прегелем стрельба и порядочный залп, также и несколько пушечных выстрелов. Причиною тому было, что появились было за рекою в близости от лагеря опять неприятели, и стреляли по нашим казакам и калмыкам; однако сии принудили их ретироваться в лес, убив у них 4 гусар и взяв одного в полон.
Говорили тогда, что калмыки наши оказали при сем случае довольные знаки своего проворства и свойственное таким легким народам храбрости: 7 человек из них — усмотря человек двадцать прусских гусар, удалившихся от прочих, переплыв нагие и без седел, с одними только дротиками чрез Прегель — ударили с такою жестокостию на них, что обративши их в бегство, гнали до самого их стана и, как вышеупомянуто, трех убили, а одного в полон взяли. Но сие было почти и первое и последнее хорошее их действие, ибо кроме сего не случилось мне слышать, чтоб они что-нибудь отличное сделали.
Сим образом происходила у нас почти всякий день маленькая война, но скоро за сим последовала и важнейшая, как о том упомяну я в будущем письме, а между тем есмь и прочая.
Свободное копирование
