Зима не принесла ничего особенно замечательного для меня. Около января 1817 г., я осмелилась напомнить императрице о пенсии, которую она давала баронессе де-Бомон. Я попросила графиню Строгонову, которая имеет честь быть близкой к императрице, взять на себя это дело, но, видя, что через несколько недель я не получаю никакого ответа, я решилась сама заговорить об этом и сделала это на одном балу. Немного дней спустя, я получила деньги и несколько очень любезных слов.
Ее высочество герцогиня Виртембергская была в Витебске в течение полутора года; я имела честь быть в переписке с нею, и очень жаждала ее возвращения, столько же ради императрицы, столько и ради себя. Она приехала к новому году, я встретилась с нею с искреннею радостью; ее милости ко мне привязали меня к ней на всю жизнь. Я имела честь видеть ее несколько раз у нее дома, и, посредством ее, имела случай вести некоторые сношения с императрицей. Я осмелилась попросить ее величество одолжить мне бронзовое изображение Христа, которое она соблаговолила принять от меня несколько лет тому назад. Она снизошла к моей просьбе, и эта посылка сопровождалась очень любезной запиской, которую она удостоила мне написать. Я велела снять слепок с этого изображения Христа и вернула его ее величеству. Через несколько дней после того, ее высочество герцогиня Виртембергская призвала меня к себе и через четверть часа, к моему глубокому удивлению, я увидела входившую императрицу. Она мне сказала, что узнав, что я у герцогини, хотела лично мне передать письмо от графини Толстой. Мы уселись. Я принесла герцогине изложение некоторых моих мыслей и воспоминаний. Императрица хотела их прочесть, а это повело за собой беседу о прошлом. Она изволила мне сказать, что сохранила мою небольшую записку, в которой я ей советовала быть снисходительной к другим и строгой к себе самой. Она прибавила, что часто пыталась приложить этот совет к делу. После часового разговора императрица простилась со мной, пожав мне руку; я поцеловала ее руку от всего сердца. Вскоре затем встретилась с нею во второй раз. Ее величество была огорчена преждевременною смертью одной молодой нашей знакомой. Наш разговор был чувствителен и важен: я находила в нем некоторые проблески прошедшего. Это прошедшее становится столь могущественным, когда я снова имею перед глазами то, что наиболее украшало его. Когда воспоминание пробуждается неодушевленными предметами, оно ищет того, что могло бы сделать его более осязательным. Оно страдает от отсутствия и делает нас рассеянными ко всему окружающему. Но если оно его снова находит, то сила чувства заставляет нас все чувствовать, даже воздух, которым дышали.
Однажды утром я отправилась к Герцогине; через минуту после моего прихода, дверь гостиной тихо отворилась, и появилась императрица. Она мне сказала, входя: «Мое сердце угадало, что вы здесь находитесь, и я поспешила прийти». Она села, спросила меня о моем здоровье, упомянула о необходимости ехать на воды. Мы смеялись над новой медицинской системой, уверявшей, что сердце находится на правой стороне. Затем речь зашла о воспоминаниях, которые я пишу, и тон разговора переменился. Императрица соблаговолила сказать мне, что она поздравляла себя с тем, что предложила мне предпринять эту работу; мы беседовали о том, что в ней заключалось, и, после минуты размышления, она милостиво прибавила: «Боже, когда я смогу вас свободно видеть? Надеюсь, скоро». На этот вопрос я смолчала: почтительное молчание было единственным ответом, который я могла дать. Сделав несколько указаний, касавшихся наших «Записок», Ее Величество ушла скорее, чем она, казалось, сама этого желала, так как ей необходимо было переменить туалет для парадного обеда. Герцогиня высказала мне удовольствие, которое она испытывала, видя участие, которое, казалось, императрица выражала ко мне. Я осмелилась попросить у Ее Величества книгу рисунков, которые я сделала для нее и года назад. Она милостиво отослала мне ее и написала мне очень милостивую записку, на которую я имела честь отвечать, отсылая назад книгу, в которую я поместила кое-что новое.
В день Пасхи император пожаловал шифр моей младшей дочери.
Я рассказала массу маленьких событий, которые не могут всех интересовать, но нельзя забывать, что я пишу не мемуары, а воспоминания, из которых те, которые касаются императрицы, имеют для меня громадную цену.
Нельзя равнодушно следовать по тем тропинкам, по которым проходили на заре жизни. Сердце также имеет тропинки, по которым любят ходить; тропинками этими являются честные и чистые чувства, а пределами их является наша могила.
Свободное копирование
