XXI.
О несчастном, но невинном пасторе.
Я, если не полные шесть веков, то, конечно, близко того, дворянин русский; люблю без ограничения Русь, мою родину; монархизм есть моя природа, он мне соврожден, я не могу отделиться от него; люблю Русь, но не менее люблю правду. Слушание, в продолжение без малаго семи годов, разнокалиберных ермолифий (умствование) в Германии не разъединило меня с Русью, научило меня понимать человека, знать его назначение и действовать правомерно, безпристрастно.
Благодарю Бога, подавшаго мне случай сесть на скамью студента в Геттингенском университете, в 25 лет от рождения моего, а не в шестнадцать, и после того, как говорится, когда я уже, предварительно сему событию, прошел сквозь огнь и воду. Сословие дворян остзейских губерний, т. е. Лифляндии, Эстляндии и Курляндии, несравненно стоит выше в образовании сословия дворян русских (1848 г.). Лучшие офицеры российской армии — дворяне упомянутых остзейских губерний (!?); все они получили образование в дерптском и заграничных университетах; следовательно, образование в кадетских корпусах не достигает цели своего назначения, когда получившие образование в университетах стоят не только на одной линии с получившими образование в училище, котораго цель есть приуготовлять молодых людей на военное поприще, стоят на службе выше их. Остзейские дворяне сохранили в себе дух и быт предков своих рыцарей; они, исполнив обязанность дворянина, прослужив несколько лет, возвращаются доживать дни в поместья свои; занимаясь прилежно устройством хозяйства в летние месяцы, они не хотели проводить в праздности суровое и жестокое время зимы, хотели обогащать ум познаниями полезными, идти с веком, не отставать, проживая в своем замке. Не знаю имени почтеннаго дворянина, подавшаго мысль завесть во многих кирхшпилях (кирхшпиль — приход, а слово в слово — шпиль церковный) библиотеки; для сего дворяне, по взаимному согласию, определили отделять ежегодно из доходов своих по несколько талеров. Хранение книг, порядок выдачи книг для чтения из библиотек и самое приобретение оных, выбор и выписку из заграницы вверили сельским священникам, т. е. пасторам кирхшпиля............
...................В пасторе лютеранском вы видите человека образованнаго, человека высокой учености и примернаго благонравия; его всегда принимают с отличным уважением в лучшем обществе; пастор всегдашний собеседник дворянина. У нас сельский поп в обществе дворянскаго сословия принимается по долгу его звания, для исправления треб в дни праздничные со крестом и священною водою; он никогда не бывает собеседником дворянину (Писано в 1848 году). У дворян молодых, даже и пожилых, беловолосых, сельский поп занимает (неподобающее для духовнага лица место)......Духовенство составляет в России особенную касту: нельзя, не будучи духовнаго происхождения, быть попом, диаконом, даже церковнослужителем, и как все белое духовенство безусловно подчинено епархиальному apxиepeю, который сам не может достигнуть сана архиерейскаго не быв отраслью духовной касты, но к удивлению всегда (??) бывает суровым притеснителем (?) попов .......................(Все это относится к давно прошедшему времени, все это изменилось, и указываемыя здесь злоупотребления, конечно, давно уже не имеют места. Ред.) Судите же — каковы были попы (в начале XIX века). Александр Павлович пожелал облагородить, возвысить сан священника, и обратил внимание на преобразование епархиальных семинарий; намерение высокое, благоразумно соображенное с целъю иметь образованных священников, первых и прямых образователей народа, научителей закона Божия, блюстителей чистоты веры и примера нравственности, — да чем начали преобразование? Семинаристы до преобразования были одеты в длинныя свиты, какия еще видим на послушниках. Длинно растили волосы на голове, они готовили себя поступить служению церкви. Семинаристам обрезали волосы на военный манер, одели в сюртуки, а студентов во фраки и, в дополнение сей беды, предоставили им, по окончании курса в духовной академии, выходить в светское звание. Большая часть студентов академии, лучших, перешли в светское звание и поступили на службу по гражданскому ведомству; второстепенные, одаренные посредственно силою разсудка, по снятии с них вывески, т. е. длиннополой свиты, и обстрижении волос, которые их уклоняли, удерживали от кутежей, ринулись в трактиры.....(Вновь повторяем, что все эти замечания относятся к давно прошедшей старине, к началу XIX в., да и то сильно преувеличены. Ред).
Но я обещал разсказать о несчастном пасторе (Зейдере) (Мы приводим здесь этот разсказ о страданиях известнаго пастора Зейдера — потому, чтоб показать — в каком виде этот разсказ сохранился в памяти его современников, но весь этот эпизод известен читателям «Русской Старине» во всех подробностях, так как был уже напечатан нами по подлинным документам и по запискам самого страдальца пастора Зейдера. См. «Русскую Старину» изд. 1878 г., том ХХI, стр. 463 — 490; том XXII, стр. 117 — 156; изд. 1879 г., том ХХIV, стр. 148 — 149; изд. 1882 г., том XXXIII, стр. 206-211 и проч. Ред).
Император Павел повелел определить цензора книг в Риге, должно понимать — для просмотрения и разбора книг, привозимых из заграницы; эта мира весьма благоразумная: сочинение развратнаго, злаго человека более причинит в государстве вреда, нежели 500 тыс. войска вторгнувшагося врага в пределы. Наполеон привел в Россию 600 тыс. воинов, где они Большая (часть), нет, почти все приведенные 600 тыс. человек оставили кости свои на земли русской, а видим-ли ныне следы сего нашествия двунадесяти язык? Не век прошел после сего события, только 37 лет! (писано в 1848 г.).
Цензором в Риге был определен г. Туманский. Как в эту эпоху из заграницы не привозили, или и привозили, да мало, книг в Poccию, а г. Туманский хотел отличиться деятельностью, усердием, заработать награждение производством в высший чин или получить орден, — кинулся рыть и пересматривать библиотеки при кирхшпилях; по прошествии нескольких месяцев осмотра книг в библиотеках, он нашел какую-то книгу запрещенную, которая была в библиотеке с давняго времени, напечатанную на французском языке и которую едва ли кто читал или очень немногие в обществе содержателей библиотеки. В Остзейских губерниях дворяне говорят и читают на немецком диалекте. Г. Туманский начал тормошить почтеннаго пастора (Зейдера) опросами, запросами — кто книгу выписал? как она поступила в библиотеку? кто брал ее для чтения? забросал пастора кучею запросов, писанных на русском языке и в надлежащей форме. Пастор не знал русскаго языка, не мог удовлетворить требования ревностнаго цензора. Г. Туманский молчание пастора счел пренебрежением и ослушанием (особому) повелению, — донес в Петербург; пастора привезли в столицу; генерал-прокурор сената, Петр Хрисанфович Обольянинов, объявил указ, повелевающий пастора (Зейдера), наказав нещадно кнутом, предать суду по законам в уголовной палате. Чего же еще хотели?...
Свободное копирование
