авторів

1427
 

події

194062
Реєстрація Забули пароль?
Мемуарист » Авторы » TLazareva » Я долго не любила Мишу, а потом так полюбила, что он сам испугался

Я долго не любила Мишу, а потом так полюбила, что он сам испугался

09.10.2013 – 09.10.2013
Москва, -, Россия

—Татьяна, донесся слушок, что в октябре вы появитесь на «Канале Disney» в качестве ведущей семейного шоу «Это мой ребенок?!», которое некогда, с вашим же участием, шло по другому каналу. Как вам, многодетной матери, эта затея — смущать пап и мам проверкой их родительской интуиции?

 

— К сожалению, сегодня практически нет семейных программ, зато есть куча проблем, связанных с воспитанием детей. Какое отношение у родителей к детям? В большинстве — безразличное. А ими нужно заниматься — воспитывать, любить, в конце концов. Но присмотритесь: сейчас мало кто любит. Редко увидишь, как родитель пожалеет, приголубит своего непоседу. В основном только требования слышны, запреты и окрики — хорошо если не с матом. А сколько раз во время авиаперелетов мне доводилось видеть такую картинку: сидит малыш с айпадом в руках и несколько часов подряд без отрыва в него смотрит. Рядом родители: каждый занят своим делом. И ни одной игрушки у них нет с собой, ни книжечки детской, ни карандашика, ни блокнотика… Так вот, эта передача направлена именно на объединение родителей с детьми. Мне очень интересно наблюдать за родителями, за их реакциями на поведение своих же собственных детей. Вообще-то детей понять нелегко: поди догадайся, что их напугает, что нет. Каждый раз мы мозги высушиваем, сочиняя такое испытание, чтобы ребенку, с одной стороны, было бы страшно и неприятно — он же должен преодолеть свой страх, но, с другой, чтобы не довести до нервного срыва. И каждый раз сами трясемся от ужаса, потому что реакция детей непредсказуема.

 

Вот, допустим, привели в пещеру настоящую тигрицу — огромная такая лежит. А у нее ключ нужно забрать и как-то с ней контактировать. Реальный ужас. Поэтому на программе есть специальный человек, который ничего не боится, — актер Паша, постоянно находящийся рядом с детьми и животными. Каждый раз он меняет обличье, переодевается во всевозможных персонажей. На этот раз Павла нарядили каким-то папуасом — он был весь в черном, с черным чулком на лице. Когда мамашам показали, что ждет их детей — практически в пасть к тигру гонят, они чуть в обморок не попадали: стоят бледные, глаза на пол-лица. Но оказалось, что детям на тигра было наплевать, зато «папуас» перепугал их не на шутку — рыдали все… Так же было с оленем северным с большими рогами — его к детям запустили, а им пофигу, ни капельки не боятся. А вот, например, сок овощной предлагается выпить — аж трясутся от страха. Особенно мальчишки. Девчонки, как правило, боятся брать в руки пауков, червяков, змей. Родители уверенно заявляют: «Наша дочка точно этого делать не будет». И… ошибаются. Преодолевают девочки отвращение, лезут в пещеру сокровищ за гадами. Причем побеждают себя совсем не потому, что алчные жадины, — им хочется доказать, что он (или она) — лучший (или лучшая). Ну и приз, конечно, получить… Короче, наша программа — это своеобразное обучение взрослых пониманию того, что недостаточно являться родителями просто по факту, надо своих детей понимать.

 

— Ваши родители понимали вас?

 

— Честно говоря, у меня осталось к ним довольно много претензий. По тому, что из меня выросло, я сделала вывод, что все-таки в детстве мне не хватало родительского внимания. С возрастом я поняла, что ребенку всегда не хватает заботы и любви. И еще он должен чувствовать свою уникальность. Вот у меня их сейчас трое, и в свое время, когда все они были мелкими, разрываясь между ними, я не знала, как себя вести. И вдруг где-то прочитала о том, что каждому ребенку в день нужно выделять минимум 10-15 минут, чтобы поболтать с ним, обсудить что-то, потискать, посидеть наедине, в атмосфере доверительного интима. И в это время попросить всех остальных не мешать. То есть не обделять отдельного ребенка персональным вниманием. Потому что в общем гвалте, пусть и веселом, он все равно не чувствует себя уникальным и важным. А ему, повторяю, это необходимо.

 

У нас с родителями такого не было. Они оба — учителя. Преподавали в физико-математической школе при университете в Новосибирском академгородке: мама — литературу, папа — историю. И меня задевало то, что на первом месте у них работа. Особенно у матери — она просто болела ею. А мы с сестрой существовали по какому-то остаточному принципу. Мама растворялась в учениках. Дело в том, что это был интернат для одаренных детей Сибири и Дальнего Востока, где учились победители олимпиад, приехавшие из разных городов. Жили они, естественно, без родителей, которых им с успехом заменяли мои мать с отцом. Между прочим, их бывшие ученики, уже взрослые дяди и тети, до сих пор с любовью и благодарностью вспоминают Валерию Алексеевну и Юрия Станиславовича. Неудивительно.

 

В нашем доме бытует прекрасная семейная история, которая рассказывается родителями весело, с шутливой интонацией. Приходим мы как-то с сестрой Олечкой домой с улицы — замерзшие, уставшие и голодные. Мать открывает дверь, нам в носы ударяет вкусный запах свежеиспеченных пирогов, но мама останавливает нас на пороге со словами: «Пойдите еще погуляйте, у меня тут дети». И мы покорно бредем на улицу… Как я сейчас понимаю, ничего забавного в этой зарисовке нет. На самом деле дети воспринимают такое достаточно трагично. Еще бы, если родная мама отдает предпочтение чужим людям — более важным для нее, чем собственные дети. Но что поделать, она жалела их и старалась создавать для них домашний уют, обихаживала. А мы с сестрой всегда под боком — нам внимания и так хватает…

 

При всем уважении и понимании я считаю, что это неправильно. И свою семейную жизнь построила по другому принципу: какой бы проект ни возникал, прежде всего обдумываю, как смогу соотнести его с семьей. Дети у меня однозначно на первом месте. И видимо, за это они должны благодарить моих родителей.

 

Кажется, получилось, что я описала каких-то монстров. Но на самом деле все не так. Мои родители — замечательнейшие люди, только одержимые своей благородной профессией педагогов. Тем не менее у нас была отличная семья, с традициями: в выходные устраивались семейные походы за грибами, в праздники, на дни рождения дома организовывались посиделки большими компаниями с песнопениями. К этим событиям готовилась куча вкусной еды, торты пеклись. И все это я, конечно, вспоминаю с радостью и ностальгией…

 

Познакомились мои родители во время учебы в пединституте. Мама была девушкой яркой, эмоциональной, да она и сейчас такая же. Отец это сразу прочувствовал и как-то привлек ее внимание — это он при его харизме и веселом нраве умеет. Вообще-то папа — инвалид по зрению. Ослеп после войны, когда ему было 14 лет. Они жили под Воронежем, а в те годы в местах, где проходили бои, естественно, оставалось много снарядов, гранат, патронов. И мальчишки по дури развлекались киданием их в костер — отбегали и смотрели, как взрываются. В результате у него была оторвана рука и сильно повреждены глаза. Пытались лечить, но восстановить зрение не удалось — оно быстро угасало, и к 16 годам он ослеп окончательно. Но, слава Богу, всегда был и до сих пор остается активным человеком, абсолютно самостоятельным. Все, что может, делает сам. Его энергии на десятерых хватит. Старая закалка. Всем интересуется, на все имеет свое мнение, перебороть которое нереально. Мы с ним часто спорим на всякие современные темы. Он до сих пор пытается меня воспитывать, на что я отвечаю: «Послушай, мне 47 лет, успокойся уже». Бесполезно.

 

— Видно, колоссального мужества человек: не сдался, не опустился, сумел выучиться, стать педагогом…

 

— Мне трудно судить, потому что у нас в семье папина биография не подавалась как факт мужества или личного героизма. Изначально была некая данность, с которой мы жили. Да, не так, как все, но по-другому не было никогда, поэтому я с детства свыклась с тем, что отца нужно сопровождать, все подавать ему в руку. Не протягивать, как мы обычно делаем, а касаться… Ну, в общем, родители полюбили друг друга и скрепили свой союз брачными узами. Получилась такая трогательная история героизма и жертвенности, потому что один из пары являлся героем, а другая, соответственно, положила себя на алтарь этого героизма. Разумеется, маму никто не принуждал, она все делала добровольно.

 

Прожили они счастливо в большой любви достаточно долго. Но потом начались разногласия, несколько раз родители разбегались и снова возвращались друг к другу, однако в результате все-таки развелись. У папы очень интересно сложилось. Поступая в пед­институт, он был помолвлен с одной девушкой, и они должны были пожениться. Но тут магическая встреча с моей будущей мамой. То есть, по сути, по отношению к той Валентине отец поступил подло — бросил ее. Прошло много лет. Его тогдашняя суженая вышла замуж, нарожала детей, потом похоронила мужа. И после того как родители окончательно расстались, отец стал с ней жить. Каким-то образом они нашли друг друга.

 

— Чего же больше в характере вашей мамы: силы или жертвенности?

 

— Пожалуй, главная ее черта — неумение жить для себя. Это мне передалось от нее в полной мере. Что я считаю совершенно ущербным воспитанием. Все-таки нужно любить не только других, но и себя. Ну хоть чуть-чуть. И когда я это поняла, стала работать над собой, доказывала себе: меня есть за что любить. Поэтому и собирала постоянно вокруг себя аудиторию — чтобы утвердиться в этой мысли.

 

— С сестрой вы схожи характерами?

 

— Мы всегда хорошо ладили, но мы разные. Оля была девушкой послушной, а я очень свободолюбивой. Но, между прочим, потом-то и она оказалась достаточно самостийной. Просто поначалу, как старший ребенок — у нас разница четыре года, — была больше задушена воспитанием. На первого ребенка всегда тратится слишком много сил. Слава Богу, мне повезло родиться второй. А Ольга пала жертвой правильного воспитания и собственной покорности. Как хотел папа, после школы поступила в Новосибирский университет на экономический факультет. Получив диплом, два года проработала по распределению, как раньше было положено. То есть отдала долг всем — родителям, государству. А потом закрыла эту страницу своей жизни и ушла совсем в другую сферу. Работает в Новосибирске в институте клинической экспериментальной медицины. Ведет здоровый образ жизни, занимается тем, что называется «саморегуляция организма».

 

У меня тоже, как и у всех в то время, жизненные нормативы были четко прописаны: поступить в вуз, поработать по распределению, выйти замуж и родить детей. Но в моем случае все шло наперекосяк. Сбой в программе. После школы я попыталась поступить в театральный: самостоятельно поехала в Москву, поселилась у подружки, побегала по вузам, посуетилась и отовсюду меня выгнали на фиг. Вернулась в Новосибирск, там сделала попытку поступить в музыкальное училище по классу вокала, но меня снова послали подальше. Год проработала в университете — машинисткой в газете «Университетская жизнь», и на следующий сумела поступить в педагогический институт на факультет иностранных языков. Днем как-то училась, а вечерами работала гардеробщицей в Доме ученых — хотелось себе на расходы что-то иметь, к тому же это было весело: там же всякие концерты проходили. Но до диплома я не дотянула.

 

Так получилось, что с восьмого класса я выступала с университетским студенческим ансамблем политической песни «Амиго». Он гремел, мы ездили по фестивалям, были популярны, и я имела в нем какую-то известность. Сначала мы пели патриотические песни о том, как здорово живется у нас и как ужасно в капстранах у проклятых империалистов, но к концу 1980-х направленность как-то сама собой поменялась и мы стали ковать перестройку. И вот, когда я училась на втором курсе, нас должны были отправить за границу — в так называемый «Караван мира». Для поездки следовало предоставить характеристику из вуза. Но мне давать ее отказались. Советский подход был такой: мол, не дадим, потому что ты плохо учишься. А мне звонят из обкома комсомола комсомольские начальники, которые знают меня со школы: «Тань, пора документы на поездку оформлять, нужна характеристика». И у меня хватило глупости сказать не помню уж, какому институтскому руководителю — декану или даже самому ректору: «Слушайте, давайте скорее эту бумажку, а то меня просят в обкоме. Все равно придется подписать — на вас надавят, и деваться вам будет некуда». Тут начался страшный скандал. Меня вызывали везде: в деканат, в ректорат, в партком института. О чем изначально шла речь, уже никто не помнил, но обвинения в мой адрес все увеличивались в объеме и в конце концов свелись к гневному резюме: как такая, как я, может в будущем стать учительницей в Советском Союзе, нести гордое звание педагога?! Недостойна я, детей мне доверить нельзя. Чему я их научу?! Меня это поразило. Сейчас рассказываю спокойно, с иронией, но тогда было страшно и, главное, очень неприятно. Настолько, что, когда характеристику все-таки сделали, я подумала: «Да пошли вы!» Пришла в институт и сказала: «После того, что про меня наговорили, оставаться здесь не могу. И не хочу». Друзья меня убеждали: «Перестань, не бери в голову. Они все забудут». Но, увы, я сама не могла забыть. Понимаете, во мне есть внутренняя честность — не могу я врать никому, даже себе. Не хочу, не получается, не умею. Приходится иногда, конечно, всякое бывает в жизни, но мне это чуждо. И я совершенно не терплю двойственности. Мне проще по-честному рубить правду-матку…

 

Порвав с педагогикой, я поступила на заочное отделение Кемеровского института культуры — сначала училась на отделении режиссуры массовых мероприятий, а потом перешла на музыкальное — по классу саксофона. И все ради того, чтобы успокоить родителей. Слишком уж сильным был стереотип, что у девушки из приличной семьи непременно должно быть высшее образование. Но все-таки я его так и не получила. На этот раз меня увел КВН. Роковую роль сыграла обрушившаяся звездная болезнь, которая, слава Богу, задержалась ненадолго и быстро закончилась. После того как меня, студентку четвертого курса, показали по Первому каналу, я почувствовала себя на седьмом небе от счастья и гордости. Проснувшись на следующее утро, реально думала: «Так я же теперь звезда! Меня все узнавать будут!» После чего почему-то бросила институт. До сих пор не понимаю, какая связь была между этими событиями. Но тогда, видимо, я эту связь нашла… Ну а потом меня взяли в университетскую кавээновскую команду, и я начала колесить по стране.

 

— А что в этот период происходило в вашей личной жизни?

 

— Всегда одно и то же. Я была этаким спринтером: если мне кто-то нравился, практически всегда, в 90 случаях из 100, добивалась его, а потом бросала. Надоедал быстро, обязательно находилось в нем что-то не то. Короче, метало меня. Ну, это и естественно, жизнь-то какая была — беззаботная, бесшабашная, дурная: КВН, бесконечные встречи, посиделки, поездки, пьянки-гулянки. А все молодые, вот и получалось: сегодня с одним, завтра с другим, и все в каком-то веселом угаре. Я была разбитной, веселой, хохотала постоянно, в манере общения — легкой, в поведении — раскованной, и конечно, все мужики западали на меня со страшной силой. Ну, меня и бросало в разные стороны. Но, как ни странно, все это беспутство вело меня к единственному человеку — Михаилу Шацу.

 

Удивительная история. У Мишки любовная жизнь была явно не такая богатая и яркая, как у меня, гораздо скромнее, и он доказал мне любовь годами своих мук в наблюдениях за мной со стороны. А моя жизнь бурлила. Следующим пунктом в обязательном к исполнению реестре жизненных установок было замужество. В 1991 году мне уже 25 лет, все подружки постепенно становятся замужними, ну и я задумалась о том, чтобы найти человека для семейной жизни. Нашла. И сама сделала ему предложение, так и сказала: «Другов, давай поженимся!» С Сашкой мы были давно знакомы, когда-то он учился у моих родителей. Бизнесмен, деловой, состоятельный человек. Да что там, богатеем считался, почти миллионером. Он открыл в Новосибирске один из первых банков, какое-то время являлся даже спонсором нашей новосибирской команды КВН. Но при всем при этом был веселым парнем. Невероятной активности, очень интересным, харизматичным. На мое предложение откликнулся радостным согласием и закатил роскошную, пышную свадьбу на 250 человек. Собрался, кажется, весь академгородок. Дня три гуляли, веселились по полной. У Другова денег было много, и я этим с удовольствием воспользовалась: платьев себе каких-то шикарных накупила, украшений. Вот только куда потом все это делось, представления не имею. В общем, не пригодились мне его деньги, хотя наш союз запросто можно назвать браком по расчету. Потому что не было у нас никакой любви. Да по сути и брака не получилось — пожили рядом недолго и разошлись. Но до сих пор общаемся и дружим… Другов оказался одним из тех мужчин, которые мне явно не подходили. Почему я все-таки решила пойти с ним в ЗАГС, надежды какие-то ему дала? Не знаю. Дурочкой была. Видела, что ему кажется, будто я ему подхожу, вот и подумала: когда в наших паспортах будут стоять штампы, мое отношение к нему волшебным образом изменится. Но ничего не изменилось, никакой новой вспышки не возникло. А что может вспыхнуть без любви?

 

Короче, сошлись в одной квартире два таких веселых гуся и немножко пожили рядом друг с другом. И ничего-то между ними так и не случилось. Кроме попытки изобразить из себя семейную пару, что при моей душевной пустоте сделать было проблематично. А Александр, на­оборот, будучи старше меня на девять лет и испытывая ко мне искреннее чувство, такое событие, как свадьба, воспринял мощно. Но, воспитываясь в детдоме, не имея опыта семейной жизни, он совсем не умел строить семью. Тоже надеялся, что если у нас будут проставлены штампы, то в новой квартире, на диване, в окружении кастрюль мы сумеем создать гнездо, в котором начнем наслаждаться новой жизнью. Но без любви это невозможно… Хотя, с другой стороны, для кого как. Сейчас все поменялось: сплошь и рядом отношения в семьях строятся на материальной заинтересованности одного из супругов. И ничего, живут. Сколько девушек именно за этим приезжают в Москву и находят себе нужных мужиков. А тогда так не было принято. И мне до сих пор кажется: если говорить не о детях, а именно о паре, семья — это прежде всего интимная связь двоих. Под словом «интимная» я имею в виду не только секс, а нечто большее — такое единство, которое может быть лишь с этим человеком.

 

— Когда стало ясно, что вы с мужем не сможете жить вместе, кто предложил разбе­жаться?

 

— Переживали мы все это довольно трудно, хотя общались на эту тему мало. Наконец я проявила инициативу — ушла. Стала жить отдельно, на съемной квартире. Совсем мало мы с Друговым побыли вместе, месяца два всего. Развод оформили потом, когда я жила уже в Москве и собиралась рожать Степана. Причем оформляла не я, а моя подруга Лариса — по доверенности от меня.

 

— А рождение ребенка чем обусловлено: тоже по реестру, дескать, пришла пора родить?

 

— Детей я всегда хотела. Очень. Но, очевидно, были какие-то проблемы с организмом, потому что, несмотря на довольно-таки распутный образ жизни, впервые в жизни забеременела только в 28 лет. Хотя если бы это произошло раньше, восприняла бы как великое счастье. И мне было бы абсолютно безразлично, от кого оно на меня свалилось. Я правда мечтала о ребенке. И когда мечта осуществилась, четко поняла: вот оно — главное, а все остальное пусть идет лесом… Но дан мне был ребенок в сложной ситуации. В том смысле, что человек, от которого я зачала, узнав о моей беременности, отреагировал так: «Все ясно: ты хочешь заполучить московскую прописку и квартиру в Москве. Не получишь…»

 

Непередаваемые ощущения я тогда испытывала. С одной стороны, невероятное счастье, немыслимый позитив, а с другой — такой плевок в душу, такой мощный удар по самолюбию. Стресс был сильнейший. Эмоционально я разрывалась, все чувства перемешались: и любовь к тому, кто зарождался внутри, и страх перед будущим, и ненависть к виновнику случившегося, обостренная сохранившейся все-таки любовью к нему. Тяжело было, мучительно. Теперь-то точно знаю, что все переживания матери во время беременности влияют на роды, на ребенка. Потому Степан и рождался очень трудно.

 

— Вы пытались восстановить отношения с отцом Степы, переубедить его или, получив оскорбление, оборвали с ним всякую связь?

 

— Я получила от него кое-что гораздо более важное — долгожданного ребенка. А остальное меня уже не волновало. Когда родила Степку, совершенно уверилась в том, что никогда больше не выйду замуж, однозначно настроилась воспитывать ребенка одна. У меня получилась история по фильму «Москва слезам не верит». Помните, как героиня Алентовой 20 лет спустя говорила отцу своей дочери, что сначала думала о нем каждую минуту, потом каждый час, потом раз в день… И у меня было такое же выжимание из себя по капле того человека. Притом что однозначно понимала: не нужен он мне был — с его характером, с таким отношением ко мне. Все равно ничего у нас с ним не получилось бы. Не мой тип. Даже если бы мы стали жить вместе, он точно так же продолжал бы гулять и тусоваться. В общем, постепенно я осознала: как же прекрасно, что все произошло так, как произошло!

 

— Когда беременная женщина сталкивается с таким отношением со стороны любимого мужчины, как правило, ее охватывает страшная боль, обида. Как вы это преодолевали: раскисали в слезах или, наоборот, зажимали свою боль в кулак?

 

— Я переживала дико, но это дало мне силы — взяла себя в та-а-акие тиски. Хотя, естественно, были и слезы. Но никто об этом не знал, если не считать бедного ребенка в животе. Потому что плакала я одна, дома, а на людях, сжав зубы, как всегда, весело общалась, хохотала. Более того, продолжала еще и на телевидении работать вместе с виновником моей беременности — он телевизионщик, бывший кавээнщик, который, кстати, надеялся на то, что я вернусь в Новосибирск. А я почему-то не хотела. Окажись я в такой ситуации сейчас, точно уехала бы куда-нибудь, потому что Москва все-таки требует гигантских сил, задора и в какой-то степени жесткости. А тогда у меня как раз всего этого было в избытке — Степка спас. Ради него я работала на износ, чего-то достигала, училась держать ровно спину и высоко голову. Такая бешеная энергия открылась — вкалывала со страшной силой! И теперь смело могу сказать всем женщинам, которые боятся рожать без поддержки мужчины: если дается такое счастье, то и силы дадутся. Даже больше, чем надо, этих сил появляется. Ради этой своей кровиночки горы можешь свернуть, всех, кто встанет на пути, поубиваешь. Как танк прешь. Не зря говорят: Бог дал детей, Бог даст и на детей… Я во время беременности была совершенно сума­сшедшая. Каждый день жрала сырую морковку со свеклой, перемешанную с творогом, внимательно следила за своим здоровьем. При этом до шестого месяца о моем положении никто не знал.

 

— Кто встречал вас из роддома?

 

— Огромная толпа, в том числе и Другов. Какое-то время он даже претендовал на то, чтобы быть отцом ребенка, говорил всем: «У меня родился малыш». Но этой ошибки я уж точно не совершила бы. Не стала давать ему никаких надежд.

 

— А где же в это время находился Михаил?

 

— С Мишей у нас все произошло по-книжному. Я уже рассказывала о том, что возле меня бесконечно существовали какие-то мужчины и я постоянно выбирала кого-то из них. А Миша все это время находился рядом. Встретились мы в КВН: я выступала за коман­ду Новосибирска, Михаил — за Ленинград. Серьезный человек, окончил мединститут, работал врачом-реаниматологом. Мы все вместе мотались по городам СССР, и я воспринимала Мишку как друга. Правда, в то время, когда я еще числилась замужем, у нас произошел какой-то легкий роман. Приключилось это в круизе по Черному морю, подернутом алкогольными парами, который мы потом окрестили «круиз по-черному».

 

Для меня эта любовная интрижка была одной из миллиона скоротечных: быстро началась и еще быстрее закончилась. Проходящий, ни к чему не обязывающий роман. А вот Мишка поставил себе какую-то галочку. И года четыре ходил вокруг меня. Все ждал, когда я наконец всерьез обращу на него внимание. А я продолжала его не замечать. Потом мы встретились на телевидении, и Миша оказался свидетелем того моего судьбоносного романа, завершившегося рождением Степки. Помогал мне во всем. Он еще работал в фармацевтической компании и постоянно привозил Степе какие-то присыпки, кремы, масла для младенцев, как врач меня консультировал. Параллельно мы вместе много ездили на гастроли (со Степой в это время сидела моя сестра, которая специально приехала из Новосибирска), и везде Миша как-то покорно таскался за мной. Иногда я притягивала его, иногда отталкивала — надоедал порой ужасно. И мои подруги тогда орали на меня: «Как ты можешь так себя вести?! Он же тебя любит!» А я отмахивалась: «Ну и что? Я-то не люблю…» Но поди ж ты, в какой-то момент так полюбила, что он потом сам испугался. Я тоже. И мы оба от этого офигели.

 

Все произошло темной ночью в городе Самаре. Мы пошли вдвоем прогуляться по набережной Волги. Гуляли, пили шампанское из горла бутылки — видимо, в тот момент я Мишку опять к себе притянула. И вдруг он произнес речь: «Знаешь что, я устал. Ухожу. Напоследок хочу сказать, что я тебя любил, люблю и любить буду. Но все равно… больше не могу». Пос­ле таких слов у меня реально внутри все перевернулось. Наутро проснулась со здравой мыслью: пожалуй, это —Татьяна, донесся слушок, что в октябре вы появитесь на «Канале Disney» в качестве ведущей семейного шоу «Это мой ребенок?!», которое некогда, с вашим же участием, шло по другому каналу. Как вам, многодетной матери, эта затея — смущать пап и мам проверкой их родительской интуиции?

 

— К сожалению, сегодня практически нет семейных программ, зато есть куча проблем, связанных с воспитанием детей. Какое отношение у родителей к детям? В большинстве — безразличное. А ими нужно заниматься — воспитывать, любить, в конце концов. Но присмотритесь: сейчас мало кто любит. Редко увидишь, как родитель пожалеет, приголубит своего непоседу. В основном только требования слышны, запреты и окрики — хорошо если не с матом. А сколько раз во время авиаперелетов мне доводилось видеть такую картинку: сидит малыш с айпадом в руках и несколько часов подряд без отрыва в него смотрит. Рядом родители: каждый занят своим делом. И ни одной игрушки у них нет с собой, ни книжечки детской, ни карандашика, ни блокнотика… Так вот, эта передача направлена именно на объединение родителей с детьми. Мне очень интересно наблюдать за родителями, за их реакциями на поведение своих же собственных детей. Вообще-то детей понять нелегко: поди догадайся, что их напугает, что нет. Каждый раз мы мозги высушиваем, сочиняя такое испытание, чтобы ребенку, с одной стороны, было бы страшно и неприятно — он же должен преодолеть свой страх, но, с другой, чтобы не довести до нервного срыва. И каждый раз сами трясемся от ужаса, потому что реакция детей непредсказуема.

 

Вот, допустим, привели в пещеру настоящую тигрицу — огромная такая лежит. А у нее ключ нужно забрать и как-то с ней контактировать. Реальный ужас. Поэтому на программе есть специальный человек, который ничего не боится, — актер Паша, постоянно находящийся рядом с детьми и животными. Каждый раз он меняет обличье, переодевается во всевозможных персонажей. На этот раз Павла нарядили каким-то папуасом — он был весь в черном, с черным чулком на лице. Когда мамашам показали, что ждет их детей — практически в пасть к тигру гонят, они чуть в обморок не попадали: стоят бледные, глаза на пол-лица. Но оказалось, что детям на тигра было наплевать, зато «папуас» перепугал их не на шутку — рыдали все… Так же было с оленем северным с большими рогами — его к детям запустили, а им пофигу, ни капельки не боятся. А вот, например, сок овощной предлагается выпить — аж трясутся от страха. Особенно мальчишки. Девчонки, как правило, боятся брать в руки пауков, червяков, змей. Родители уверенно заявляют: «Наша дочка точно этого делать не будет». И… ошибаются. Преодолевают девочки отвращение, лезут в пещеру сокровищ за гадами. Причем побеждают себя совсем не потому, что алчные жадины, — им хочется доказать, что он (или она) — лучший (или лучшая). Ну и приз, конечно, получить… Короче, наша программа — это своеобразное обучение взрослых пониманию того, что недостаточно являться родителями просто по факту, надо своих детей понимать.

 

— Ваши родители понимали вас?

 

— Честно говоря, у меня осталось к ним довольно много претензий. По тому, что из меня выросло, я сделала вывод, что все-таки в детстве мне не хватало родительского внимания. С возрастом я поняла, что ребенку всегда не хватает заботы и любви. И еще он должен чувствовать свою уникальность. Вот у меня их сейчас трое, и в свое время, когда все они были мелкими, разрываясь между ними, я не знала, как себя вести. И вдруг где-то прочитала о том, что каждому ребенку в день нужно выделять минимум 10-15 минут, чтобы поболтать с ним, обсудить что-то, потискать, посидеть наедине, в атмосфере доверительного интима. И в это время попросить всех остальных не мешать. То есть не обделять отдельного ребенка персональным вниманием. Потому что в общем гвалте, пусть и веселом, он все равно не чувствует себя уникальным и важным. А ему, повторяю, это необходимо.

 

У нас с родителями такого не было. Они оба — учителя. Преподавали в физико-математической школе при университете в Новосибирском академгородке: мама — литературу, папа — историю. И меня задевало то, что на первом месте у них работа. Особенно у матери — она просто болела ею. А мы с сестрой существовали по какому-то остаточному принципу. Мама растворялась в учениках. Дело в том, что это был интернат для одаренных детей Сибири и Дальнего Востока, где учились победители олимпиад, приехавшие из разных городов. Жили они, естественно, без родителей, которых им с успехом заменяли мои мать с отцом. Между прочим, их бывшие ученики, уже взрослые дяди и тети, до сих пор с любовью и благодарностью вспоминают Валерию Алексеевну и Юрия Станиславовича. Неудивительно.

 

В нашем доме бытует прекрасная семейная история, которая рассказывается родителями весело, с шутливой интонацией. Приходим мы как-то с сестрой Олечкой домой с улицы — замерзшие, уставшие и голодные. Мать открывает дверь, нам в носы ударяет вкусный запах свежеиспеченных пирогов, но мама останавливает нас на пороге со словами: «Пойдите еще погуляйте, у меня тут дети». И мы покорно бредем на улицу… Как я сейчас понимаю, ничего забавного в этой зарисовке нет. На самом деле дети воспринимают такое достаточно трагично. Еще бы, если родная мама отдает предпочтение чужим людям — более важным для нее, чем собственные дети. Но что поделать, она жалела их и старалась создавать для них домашний уют, обихаживала. А мы с сестрой всегда под боком — нам внимания и так хватает…

 

При всем уважении и понимании я считаю, что это неправильно. И свою семейную жизнь построила по другому принципу: какой бы проект ни возникал, прежде всего обдумываю, как смогу соотнести его с семьей. Дети у меня однозначно на первом месте. И видимо, за это они должны благодарить моих родителей.

 

Кажется, получилось, что я описала каких-то монстров. Но на самом деле все не так. Мои родители — замечательнейшие люди, только одержимые своей благородной профессией педагогов. Тем не менее у нас была отличная семья, с традициями: в выходные устраивались семейные походы за грибами, в праздники, на дни рождения дома организовывались посиделки большими компаниями с песнопениями. К этим событиям готовилась куча вкусной еды, торты пеклись. И все это я, конечно, вспоминаю с радостью и ностальгией…

 

Познакомились мои родители во время учебы в пединституте. Мама была девушкой яркой, эмоциональной, да она и сейчас такая же. Отец это сразу прочувствовал и как-то привлек ее внимание — это он при его харизме и веселом нраве умеет. Вообще-то папа — инвалид по зрению. Ослеп после войны, когда ему было 14 лет. Они жили под Воронежем, а в те годы в местах, где проходили бои, естественно, оставалось много снарядов, гранат, патронов. И мальчишки по дури развлекались киданием их в костер — отбегали и смотрели, как взрываются. В результате у него была оторвана рука и сильно повреждены глаза. Пытались лечить, но восстановить зрение не удалось — оно быстро угасало, и к 16 годам он ослеп окончательно. Но, слава Богу, всегда был и до сих пор остается активным человеком, абсолютно самостоятельным. Все, что может, делает сам. Его энергии на десятерых хватит. Старая закалка. Всем интересуется, на все имеет свое мнение, перебороть которое нереально. Мы с ним часто спорим на всякие современные темы. Он до сих пор пытается меня воспитывать, на что я отвечаю: «Послушай, мне 47 лет, успокойся уже». Бесполезно.

 

— Видно, колоссального мужества человек: не сдался, не опустился, сумел выучиться, стать педагогом…

 

— Мне трудно судить, потому что у нас в семье папина биография не подавалась как факт мужества или личного героизма. Изначально была некая данность, с которой мы жили. Да, не так, как все, но по-другому не было никогда, поэтому я с детства свыклась с тем, что отца нужно сопровождать, все подавать ему в руку. Не протягивать, как мы обычно делаем, а касаться… Ну, в общем, родители полюбили друг друга и скрепили свой союз брачными узами. Получилась такая трогательная история героизма и жертвенности, потому что один из пары являлся героем, а другая, соответственно, положила себя на алтарь этого героизма. Разумеется, маму никто не принуждал, она все делала добровольно.

 

Прожили они счастливо в большой любви достаточно долго. Но потом начались разногласия, несколько раз родители разбегались и снова возвращались друг к другу, однако в результате все-таки развелись. У папы очень интересно сложилось. Поступая в пед­институт, он был помолвлен с одной девушкой, и они должны были пожениться. Но тут магическая встреча с моей будущей мамой. То есть, по сути, по отношению к той Валентине отец поступил подло — бросил ее. Прошло много лет. Его тогдашняя суженая вышла замуж, нарожала детей, потом похоронила мужа. И после того как родители окончательно расстались, отец стал с ней жить. Каким-то образом они нашли друг друга.

 

— Чего же больше в характере вашей мамы: силы или жертвенности?

 

— Пожалуй, главная ее черта — неумение жить для себя. Это мне передалось от нее в полной мере. Что я считаю совершенно ущербным воспитанием. Все-таки нужно любить не только других, но и себя. Ну хоть чуть-чуть. И когда я это поняла, стала работать над собой, доказывала себе: меня есть за что любить. Поэтому и собирала постоянно вокруг себя аудиторию — чтобы утвердиться в этой мысли.

 

— С сестрой вы схожи характерами?

 

— Мы всегда хорошо ладили, но мы разные. Оля была девушкой послушной, а я очень свободолюбивой. Но, между прочим, потом-то и она оказалась достаточно самостийной. Просто поначалу, как старший ребенок — у нас разница четыре года, — была больше задушена воспитанием. На первого ребенка всегда тратится слишком много сил. Слава Богу, мне повезло родиться второй. А Ольга пала жертвой правильного воспитания и собственной покорности. Как хотел папа, после школы поступила в Новосибирский университет на экономический факультет. Получив диплом, два года проработала по распределению, как раньше было положено. То есть отдала долг всем — родителям, государству. А потом закрыла эту страницу своей жизни и ушла совсем в другую сферу. Работает в Новосибирске в институте клинической экспериментальной медицины. Ведет здоровый образ жизни, занимается тем, что называется «саморегуляция организма».

 

У меня тоже, как и у всех в то время, жизненные нормативы были четко прописаны: поступить в вуз, поработать по распределению, выйти замуж и родить детей. Но в моем случае все шло наперекосяк. Сбой в программе. После школы я попыталась поступить в театральный: самостоятельно поехала в Москву, поселилась у подружки, побегала по вузам, посуетилась и отовсюду меня выгнали на фиг. Вернулась в Новосибирск, там сделала попытку поступить в музыкальное училище по классу вокала, но меня снова послали подальше. Год проработала в университете — машинисткой в газете «Университетская жизнь», и на следующий сумела поступить в педагогический институт на факультет иностранных языков. Днем как-то училась, а вечерами работала гардеробщицей в Доме ученых — хотелось себе на расходы что-то иметь, к тому же это было весело: там же всякие концерты проходили. Но до диплома я не дотянула.

 

Так получилось, что с восьмого класса я выступала с университетским студенческим ансамблем политической песни «Амиго». Он гремел, мы ездили по фестивалям, были популярны, и я имела в нем какую-то известность. Сначала мы пели патриотические песни о том, как здорово живется у нас и как ужасно в капстранах у проклятых империалистов, но к концу 1980-х направленность как-то сама собой поменялась и мы стали ковать перестройку. И вот, когда я училась на втором курсе, нас должны были отправить за границу — в так называемый «Караван мира». Для поездки следовало предоставить характеристику из вуза. Но мне давать ее отказались. Советский подход был такой: мол, не дадим, потому что ты плохо учишься. А мне звонят из обкома комсомола комсомольские начальники, которые знают меня со школы: «Тань, пора документы на поездку оформлять, нужна характеристика». И у меня хватило глупости сказать не помню уж, какому институтскому руководителю — декану или даже самому ректору: «Слушайте, давайте скорее эту бумажку, а то меня просят в обкоме. Все равно придется подписать — на вас надавят, и деваться вам будет некуда». Тут начался страшный скандал. Меня вызывали везде: в деканат, в ректорат, в партком института. О чем изначально шла речь, уже никто не помнил, но обвинения в мой адрес все увеличивались в объеме и в конце концов свелись к гневному резюме: как такая, как я, может в будущем стать учительницей в Советском Союзе, нести гордое звание педагога?! Недостойна я, детей мне доверить нельзя. Чему я их научу?! Меня это поразило. Сейчас рассказываю спокойно, с иронией, но тогда было страшно и, главное, очень неприятно. Настолько, что, когда характеристику все-таки сделали, я подумала: «Да пошли вы!» Пришла в институт и сказала: «После того, что про меня наговорили, оставаться здесь не могу. И не хочу». Друзья меня убеждали: «Перестань, не бери в голову. Они все забудут». Но, увы, я сама не могла забыть. Понимаете, во мне есть внутренняя честность — не могу я врать никому, даже себе. Не хочу, не получается, не умею. Приходится иногда, конечно, всякое бывает в жизни, но мне это чуждо. И я совершенно не терплю двойственности. Мне проще по-честному рубить правду-матку…

 

Порвав с педагогикой, я поступила на заочное отделение Кемеровского института культуры — сначала училась на отделении режиссуры массовых мероприятий, а потом перешла на музыкальное — по классу саксофона. И все ради того, чтобы успокоить родителей. Слишком уж сильным был стереотип, что у девушки из приличной семьи непременно должно быть высшее образование. Но все-таки я его так и не получила. На этот раз меня увел КВН. Роковую роль сыграла обрушившаяся звездная болезнь, которая, слава Богу, задержалась ненадолго и быстро закончилась. После того как меня, студентку четвертого курса, показали по Первому каналу, я почувствовала себя на седьмом небе от счастья и гордости. Проснувшись на следующее утро, реально думала: «Так я же теперь звезда! Меня все узнавать будут!» После чего почему-то бросила институт. До сих пор не понимаю, какая связь была между этими событиями. Но тогда, видимо, я эту связь нашла… Ну а потом меня взяли в университетскую кавээновскую команду, и я начала колесить по стране.

 

— А что в этот период происходило в вашей личной жизни?

 

— Всегда одно и то же. Я была этаким спринтером: если мне кто-то нравился, практически всегда, в 90 случаях из 100, добивалась его, а потом бросала. Надоедал быстро, обязательно находилось в нем что-то не то. Короче, метало меня. Ну, это и естественно, жизнь-то какая была — беззаботная, бесшабашная, дурная: КВН, бесконечные встречи, посиделки, поездки, пьянки-гулянки. А все молодые, вот и получалось: сегодня с одним, завтра с другим, и все в каком-то веселом угаре. Я была разбитной, веселой, хохотала постоянно, в манере общения — легкой, в поведении — раскованной, и конечно, все мужики западали на меня со страшной силой. Ну, меня и бросало в разные стороны. Но, как ни странно, все это беспутство вело меня к единственному человеку — Михаилу Шацу.

 

Удивительная история. У Мишки любовная жизнь была явно не такая богатая и яркая, как у меня, гораздо скромнее, и он доказал мне любовь годами своих мук в наблюдениях за мной со стороны. А моя жизнь бурлила. Следующим пунктом в обязательном к исполнению реестре жизненных установок было замужество. В 1991 году мне уже 25 лет, все подружки постепенно становятся замужними, ну и я задумалась о том, чтобы найти человека для семейной жизни. Нашла. И сама сделала ему предложение, так и сказала: «Другов, давай поженимся!» С Сашкой мы были давно знакомы, когда-то он учился у моих родителей. Бизнесмен, деловой, состоятельный человек. Да что там, богатеем считался, почти миллионером. Он открыл в Новосибирске один из первых банков, какое-то время являлся даже спонсором нашей новосибирской команды КВН. Но при всем при этом был веселым парнем. Невероятной активности, очень интересным, харизматичным. На мое предложение откликнулся радостным согласием и закатил роскошную, пышную свадьбу на 250 человек. Собрался, кажется, весь академгородок. Дня три гуляли, веселились по полной. У Другова денег было много, и я этим с удовольствием воспользовалась: платьев себе каких-то шикарных накупила, украшений. Вот только куда потом все это делось, представления не имею. В общем, не пригодились мне его деньги, хотя наш союз запросто можно назвать браком по расчету. Потому что не было у нас никакой любви. Да по сути и брака не получилось — пожили рядом недолго и разошлись. Но до сих пор общаемся и дружим… Другов оказался одним из тех мужчин, которые мне явно не подходили. Почему я все-таки решила пойти с ним в ЗАГС, надежды какие-то ему дала? Не знаю. Дурочкой была. Видела, что ему кажется, будто я ему подхожу, вот и подумала: когда в наших паспортах будут стоять штампы, мое отношение к нему волшебным образом изменится. Но ничего не изменилось, никакой новой вспышки не возникло. А что может вспыхнуть без любви?

 

Короче, сошлись в одной квартире два таких веселых гуся и немножко пожили рядом друг с другом. И ничего-то между ними так и не случилось. Кроме попытки изобразить из себя семейную пару, что при моей душевной пустоте сделать было проблематично. А Александр, на­оборот, будучи старше меня на девять лет и испытывая ко мне искреннее чувство, такое событие, как свадьба, воспринял мощно. Но, воспитываясь в детдоме, не имея опыта семейной жизни, он совсем не умел строить семью. Тоже надеялся, что если у нас будут проставлены штампы, то в новой квартире, на диване, в окружении кастрюль мы сумеем создать гнездо, в котором начнем наслаждаться новой жизнью. Но без любви это невозможно… Хотя, с другой стороны, для кого как. Сейчас все поменялось: сплошь и рядом отношения в семьях строятся на материальной заинтересованности одного из супругов. И ничего, живут. Сколько девушек именно за этим приезжают в Москву и находят себе нужных мужиков. А тогда так не было принято. И мне до сих пор кажется: если говорить не о детях, а именно о паре, семья — это прежде всего интимная связь двоих. Под словом «интимная» я имею в виду не только секс, а нечто большее — такое единство, которое может быть лишь с этим человеком.

 

— Когда стало ясно, что вы с мужем не сможете жить вместе, кто предложил разбе­жаться?

 

— Переживали мы все это довольно трудно, хотя общались на эту тему мало. Наконец я проявила инициативу — ушла. Стала жить отдельно, на съемной квартире. Совсем мало мы с Друговым побыли вместе, месяца два всего. Развод оформили потом, когда я жила уже в Москве и собиралась рожать Степана. Причем оформляла не я, а моя подруга Лариса — по доверенности от меня.

 

— А рождение ребенка чем обусловлено: тоже по реестру, дескать, пришла пора родить?

 

— Детей я всегда хотела. Очень. Но, очевидно, были какие-то проблемы с организмом, потому что, несмотря на довольно-таки распутный образ жизни, впервые в жизни забеременела только в 28 лет. Хотя если бы это произошло раньше, восприняла бы как великое счастье. И мне было бы абсолютно безразлично, от кого оно на меня свалилось. Я правда мечтала о ребенке. И когда мечта осуществилась, четко поняла: вот оно — главное, а все остальное пусть идет лесом… Но дан мне был ребенок в сложной ситуации. В том смысле, что человек, от которого я зачала, узнав о моей беременности, отреагировал так: «Все ясно: ты хочешь заполучить московскую прописку и квартиру в Москве. Не получишь…»

 

Непередаваемые ощущения я тогда испытывала. С одной стороны, невероятное счастье, немыслимый позитив, а с другой — такой плевок в душу, такой мощный удар по самолюбию. Стресс был сильнейший. Эмоционально я разрывалась, все чувства перемешались: и любовь к тому, кто зарождался внутри, и страх перед будущим, и ненависть к виновнику случившегося, обостренная сохранившейся все-таки любовью к нему. Тяжело было, мучительно. Теперь-то точно знаю, что все переживания матери во время беременности влияют на роды, на ребенка. Потому Степан и рождался очень трудно.

 

— Вы пытались восстановить отношения с отцом Степы, переубедить его или, получив оскорбление, оборвали с ним всякую связь?

 

— Я получила от него кое-что гораздо более важное — долгожданного ребенка. А остальное меня уже не волновало. Когда родила Степку, совершенно уверилась в том, что никогда больше не выйду замуж, однозначно настроилась воспитывать ребенка одна. У меня получилась история по фильму «Москва слезам не верит». Помните, как героиня Алентовой 20 лет спустя говорила отцу своей дочери, что сначала думала о нем каждую минуту, потом каждый час, потом раз в день… И у меня было такое же выжимание из себя по капле того человека. Притом что однозначно понимала: не нужен он мне был — с его характером, с таким отношением ко мне. Все равно ничего у нас с ним не получилось бы. Не мой тип. Даже если бы мы стали жить вместе, он точно так же продолжал бы гулять и тусоваться. В общем, постепенно я осознала: как же прекрасно, что все произошло так, как произошло!

 

— Когда беременная женщина сталкивается с таким отношением со стороны любимого мужчины, как правило, ее охватывает страшная боль, обида. Как вы это преодолевали: раскисали в слезах или, наоборот, зажимали свою боль в кулак?

 

— Я переживала дико, но это дало мне силы — взяла себя в та-а-акие тиски. Хотя, естественно, были и слезы. Но никто об этом не знал, если не считать бедного ребенка в животе. Потому что плакала я одна, дома, а на людях, сжав зубы, как всегда, весело общалась, хохотала. Более того, продолжала еще и на телевидении работать вместе с виновником моей беременности — он телевизионщик, бывший кавээнщик, который, кстати, надеялся на то, что я вернусь в Новосибирск. А я почему-то не хотела. Окажись я в такой ситуации сейчас, точно уехала бы куда-нибудь, потому что Москва все-таки требует гигантских сил, задора и в какой-то степени жесткости. А тогда у меня как раз всего этого было в избытке — Степка спас. Ради него я работала на износ, чего-то достигала, училась держать ровно спину и высоко голову. Такая бешеная энергия открылась — вкалывала со страшной силой! И теперь смело могу сказать всем женщинам, которые боятся рожать без поддержки мужчины: если дается такое счастье, то и силы дадутся. Даже больше, чем надо, этих сил появляется. Ради этой своей кровиночки горы можешь свернуть, всех, кто встанет на пути, поубиваешь. Как танк прешь. Не зря говорят: Бог дал детей, Бог даст и на детей… Я во время беременности была совершенно сума­сшедшая. Каждый день жрала сырую морковку со свеклой, перемешанную с творогом, внимательно следила за своим здоровьем. При этом до шестого месяца о моем положении никто не знал.

 

— Кто встречал вас из роддома?

 

— Огромная толпа, в том числе и Другов. Какое-то время он даже претендовал на то, чтобы быть отцом ребенка, говорил всем: «У меня родился малыш». Но этой ошибки я уж точно не совершила бы. Не стала давать ему никаких надежд.

 

— А где же в это время находился Михаил?

 

— С Мишей у нас все произошло по-книжному. Я уже рассказывала о том, что возле меня бесконечно существовали какие-то мужчины и я постоянно выбирала кого-то из них. А Миша все это время находился рядом. Встретились мы в КВН: я выступала за коман­ду Новосибирска, Михаил — за Ленинград. Серьезный человек, окончил мединститут, работал врачом-реаниматологом. Мы все вместе мотались по городам СССР, и я воспринимала Мишку как друга. Правда, в то время, когда я еще числилась замужем, у нас произошел какой-то легкий роман. Приключилось это в круизе по Черному морю, подернутом алкогольными парами, который мы потом окрестили «круиз по-черному».

 

Для меня эта любовная интрижка была одной из миллиона скоротечных: быстро началась и еще быстрее закончилась. Проходящий, ни к чему не обязывающий роман. А вот Мишка поставил себе какую-то галочку. И года четыре ходил вокруг меня. Все ждал, когда я наконец всерьез обращу на него внимание. А я продолжала его не замечать. Потом мы встретились на телевидении, и Миша оказался свидетелем того моего судьбоносного романа, завершившегося рождением Степки. Помогал мне во всем. Он еще работал в фармацевтической компании и постоянно привозил Степе какие-то присыпки, кремы, масла для младенцев, как врач меня консультировал. Параллельно мы вместе много ездили на гастроли (со Степой в это время сидела моя сестра, которая специально приехала из Новосибирска), и везде Миша как-то покорно таскался за мной. Иногда я притягивала его, иногда отталкивала — надоедал порой ужасно. И мои подруги тогда орали на меня: «Как ты можешь так себя вести?! Он же тебя любит!» А я отмахивалась: «Ну и что? Я-то не люблю…» Но поди ж ты, в какой-то момент так полюбила, что он потом сам испугался. Я тоже. И мы оба от этого офигели.

 

Все произошло темной ночью в городе Самаре. Мы пошли вдвоем прогуляться по набережной Волги. Гуляли, пили шампанское из горла бутылки — видимо, в тот момент я Мишку опять к себе притянула. И вдруг он произнес речь: «Знаешь что, я устал. Ухожу. Напоследок хочу сказать, что я тебя любил, люблю и любить буду. Но все равно… больше не могу». Пос­ле таких слов у меня реально внутри все перевернулось. Наутро проснулась со здравой мыслью: пожалуй, это единственный человек, который мне как раз и нужен. Дело в том, что всем тем мужчинам, которых я перебирала, чтобы рассмотреть в качестве своего единственного избранника, я недостаточно доверяла. А еще раз обжечься не хотела. И тут пришло просветление: вот же он — мужчина, которому я могу довериться полностью, в котором уверена на сто процентов, который никогда не продаст меня, не предаст, не бросит… И мы стали жить вместе. Степке было тогда два с половиной года. Где-то через полтора года появилась Соня. В преддверии этого события мы поженились, было даже некое подобие свадьбы.

 

— Как родственники Михаила восприняли ваш союз?

 

— Папа Мишин умер довольно давно, а мама знала меня прекрасно — вместе со всей кавээновской толпой я не раз приезжала к ним в гости. Ну а когда мы с Мишей решили оформить отношения, состоялось официальное знакомство со всей семьей. Приняли меня достаточно холодно. Неудивительно. Михаил — человек глубоко еврейский, ногами и руками уходящий в это свое еврейство, и, видимо, ему прочили в жены даму, соответствующую во всех отношениях. И тут явилась я — русская баба, легкомысленная сибирячка, да еще с ребенком. Немудрено, что они были ошарашены и от радости не заплясали. Будучи теперь сама матерью, я их прекрасно понимаю. Но когда выяснилось, что я ни на что не посягаю, все немного успокоились. А мне и правда ничего не было нужно. Кроме Мишки.

 

— Для вашего сына Михаил стал отцом?

 

— Конечно, у него же другого никогда не было. Сначала Степа называл Мишу Мишей, а после рождения Сони к нему быстро прилипло слово «папа».

 

— Как Михаил реагировал, когда узнал, что у вас должен появиться совместный ребенок?

 

— Носился со мной как с писаной торбой. А беременность была нервная — почему-то я постоянно рыдала. Как-то не хватало мне Мишкиного внимания. Ужасно злилась на него. Вообще, когда мы поженились, поначалу я буквально никуда не могла его отпустить. Как ниточка за иголочку держалась: и на работе мы вместе, и по вечерам приставала к нему: «Миш, давай поговорим…» В какой-то момент он начал уже сатанеть. «Послушай, — пытался урезонить, — так нельзя, мы же с тобой целый день вместе. Чего тебе еще надо, что ты от меня хочешь?!» Со временем я поняла его. Но все равно считаю: когда ты на работе, в обществе других людей, да даже дома, с детьми, — это не совсем то общение. То — это когда один на один, глаза в глаза. Оно должно быть обязательно. Так же, собственно, как и с детьми.

 

Теперь, когда мы прожили с Михаилом 15 лет и про семейную жизнь я уже что-то поняла, не стесняюсь иногда сказать ему: «Милый, что-то ты меня совсем не любишь, ну-ка давай вспомни обо мне…» Но мало того что ему надо напоминать о нехватке внимания ко мне, нужно еще и как-то материализовывать само это понятие — внимание. То есть внятно сказать: «Мне хочется, чтобы ты купил мне цветы, отложил айпад, посидел со мной…» Недавно был смешной эпизод. Чего-то я на Мишку, как обычно, накричала беспричинно, а он вдруг подошел ко мне и говорит: «Я понял. Тебе просто не хватает моего внимания». Как я обрадовалась: «Да, да, да!» А он развернулся и пошел по своим делам…

 

Очень трудно мы приноравливались друг к другу. Все-таки немолоды уже были, у каждого — сформировавшиеся привычки. И, разумеется, по первости много скандалили: никак не могли свыкнуться с бытовыми мелочами, которые способны разрушить и идеальный союз. Спасла нас лишь взаимная любовь. Она была абсолютно опьяняющая, мы все время были вдвоем. Я уяснила: кроме этого человека, мне никто больше не нужен, но постоянно пыталась как-то скорректировать его под себя. А он все время орал: «Что ты меня переделываешь?! Перестань, это бесполезно». А я и до сих пор продолжаю, одновременно, правда, и себя как-то перелопачиваю… Да, с каждым годом все больше замечается каких-то вещей, которые ты не в силах поменять в человеке, и приходится под них подстраиваться. Но если делать все с любовью и пониманием, это совершенно не унижает. Наоборот, помогает жить. А поскольку мы с Михаилом женились с твердым намерением быть вместе до конца, значит, до конца и будем притираться друг к другу. К счастью, у нас получается любую проблему обернуть в штуку. Правда, дети от этого иногда страдают. Им-то уже хочется серьезности. Порой даже боятся нам что-то рассказывать, потому что знают: родители опять начнут юморить. Дают нам понять типа: что вы все ржете?!

 

— Таня, а не опасались заводить третьего ребенка?

 

— Да вы что, мы оба, два старых дурака, были без памяти от счастья, ждали Тоську с трепетом, любили безумно еще в животе. Когда рожаешь в 40 лет, к этому относишься совершенно иначе. Тося была таким подарком! Когда она родилась, я старшим сразу сказала: «Ребята, не волнуйтесь, вы не должны будете теперь по очереди сидеть с младшей сестрой. Захотите сами, понравится она вам — пожалуйста. Пожелаете играть — играйте, не пожелаете — не играйте». Когда они поняли, что новоявленная сестра ничем не угрожает их свободе, сказали: «Да, она нам нравится». И дальше их нужно было палками от нее отгонять. Просто замучивали, когда она, маленькая, беспомощная, лежала в кроватке и ее можно было тискать, целовать, обнимать. А когда подросла, выяснилось, что все это ей не нравилось — она абсолютно не тактильный ребенок. Выпросить поцелуй можно, только если за это что-то дать.

 

В этом году Тося пошла в первый класс, Соне уже 15 лет, а Степе — 18. Все они ладят друг с другом, хотя порой могут и поорать. Мне хотелось бы, чтобы в дальнейшем они в своей жизни все решали сами. И меня пугает, что все они ужасно инфантильны. Вот, например, Степа сейчас оканчивает школу. Я в его годы была уже абсолютно самостоятельной — чего-то хотела добиться, шустрила, работала, а у него пока в голове нет ни одной мысли по поводу будущего. Но я не хочу ни на кого из них давить, принимать за них решения. Категорически против этого, так же, как против ненужного — в угоду статусности — высшего образования. В этом вопросе у нас с Мишей расхождение во взглядах: он как раз считает, что учеба в институте, диплом необходимы человеку — это дает ему какой-то рост. А я не уверена в том, что ребенок, особенно мальчик, а конкретно наш сын Степа, сразу после школы в состоянии выбрать себе именно ту профессию, которой ему будет комфортно заниматься на протяжении жизни. В общем, я против поступления ради поступления. И на эту тему мы с Мишей спорим довольно ожесточенно… Ой, все-таки брак — сложная история. Огромный труд, причем обоюдный. Но это и интересно. Короче, вся эта байда мне очень нравится.

 

Источник: http://www.tele.ru/stars/interview/tatyana-lazareva-ya-dolgo-ne-lyubila-mishu-a-potom-tak-polyubila-chto-on-sam-ispugalsya/

 

Дата публікації 16.04.2020 в 12:08

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Юридична інформація
Умови розміщення реклами
Ми в соцмережах: